автор: Dean Thomas
отыгрыш: q.o. Knowledge Day
2015-09-04 08:53:24

Это была не спальня Гриффиндора, где заботливые софакультетники каждый раз будили на завтрак. Это был не дом, где пунктуальная мама всегда собирала сына во время, даже если сын с упорством гориллы пытался вернуться обратно в постель. Это был дом бабушки. Тот дом, где панкейки пеклись не переставая, а кленовый сироп лился рекой. Тот дом, где слова "Нет" для старшего внучка просто не существовало. Тот дом, где он мог спать до середины дня.
- Диночка, иди кушать завтрак на столе.
Сквозь дремотное состояния до гриффиндорца не сразу доходит, что только что произошло. Если бабушка будит его сама, то либо кто-то умер, и они идут на похороны,  либо он просил его разбудить, и она в своей собственной манере так и сделала. Вытащив правую руку, он глянул на часы, подаренные по случаю успешной сдачи экзамена на трансгрессию,  и подлетел над кроватью. Минутная стрелка находилась на отметке пять, а вот другая указывала ровно на одиннадцать. Томас подскочил и начал судорожно искать одежду, которую с вечера выгладил и положил на стол. Но этим утром никаких следов джинсов и белой футболки обнаружено не было.
- Ба, ты не трогала мои вещи?
В кухне стих шум воды, а затем раздались неспешные шаги. По мере приближения к комнате, которую занимал внук, звук становился громче. В комнату вошла седовласая женщина, вот уже десять лет закручивающая волосы в высокий растрёпанный пучок и вставляющий в него всякого рода вещицы: цветы, китайский палочки, маленькие статуэтки. Бабушка Дина носила очки, которые сейчас висели на шеи и всегда куталась в красивые расписные платки, вне зависимости от температуры, стоявшей за окном. Даже несмотря на то, что она не была ему кровным родственником, он души в ней не чаял. Впрочем, как и она в нём.
-Ты имеешь в виду те джинсы с пятном у строчки и футболку с торчащими нитками? Я всё постирала, сейчас сушится в саду.
Как и был, в одних трусах,  студент седьмого курса Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс голопом ринулся в сад попутно собирая мизинцами всё что только можно собрать. Чертыхаясь, он всё же добрался через заднюю дверь и обомлел. Джинсы темно-синего цвета вдруг стали небесно-голубыми, а футболка как будто спустилась с небес на землю. Но что его больше всего волновало, так это то, что все эти его "новые" вещи были мокрыми.
- И вот какое там заклинание для сушки, Гермиона же так часто мне его показывала, кажется так.., - Дин делает взмах палочкой и вместо сухих вещей получает дырку на правом колене. Но гриффиндорец не отчаивается и уже в следующем раунде становится победителем. Быстро натягивая сухие вещи, Томас благополучно забывает про дырку и летит обратно в дом.
Хогвартс-Экспресс давно уехал, на территорию замка не трансгрессируешь, на метле и с чемоданом...Возможно к Рождеству я и доберусь. Остается только...
Они с Симусом часто мечтали, как однажды купят билет на "Ночного Рыцаря"  и объедут добрую часть магической Англии. Кажется, сегодня Дину придется проверить почву будущего путешествия.
Натянув кроссовки, волшебник схватил чемодан и уже был готов покинуть дом, как путь ему преградила бабуля с тарелкой блинчиков. Её взгляд говорил о том, что внук не выйдет из дома, пока тарелка не будет сиять. Но у Томаса правда не было времени, и он правда серьёзно опаздывал, поэтому обогнув бабулю и открыв входную дверь, он бросил ей воздушный поцелуй и дал самого настоящего дёру.
Пробежав добрый квартал, Дин наконец остановился, чтобы перевести дух. Ох, и не простое утро выдалось у волшебника! В тайне надеясь, что вечер будет приятным и он сможет насладиться компанией друзей за хорошей едой, молодой человек внимательно огляделся вокруг, и не найдя любопытных глаз, выбросил руку с палочкой в сторону дороги. Помощь не заставила себя долго ждать.
- Пацан, ты проходишь или просто так с чемоданом решил постоять?
- Да, конечно. Мне бы до Хогвартса.
- У вас там что, сходка? - его внимательно оглядели с головы до ног. - До Хогвартса не идем, выйдешь на ближайшей. Кофе будешь?
Дин мотнул головой, за что удостоился недовольным взглядом и чеком в 10 сиклей. А не такое уж и дешёвое перемещение у магов, оказывается. Возможно, им с Симусом стоит пересмотреть план своего путешествия.
Томас затащился в автобус вместе с чемоданом и тут же налетел на какого-то черноволосого парня, бросившего на гриффиндорца поистине убийственный взгляд. Пробормотав слова извинения, Дин решил сегодня же вечером попросить Парвати осмотреть его на наличие сглаза. Добравшись до ближайшего свободного места, гриффиндорец решил перевести дух, насколько это вообще было возможным в таком автобусе, и немного оглядеться. В автобусе действительно было несколько учеников Хогвартса, что сразу вызывало вопрос: Это их обычных способ добираться до школы или сегодня случилось массовое помешательство?

автор: Theodore Nott
отыгрыш: q.o. Back to the Future
2015-09-13 17:34:09

Спустя полтора часа Тео пришёл к неизбежному выводу, что чародей, написавший «Пешеходную экскурсию по Запретному лесу» – книгу, которая сейчас отправилась в дальний угол слизеринской гостиной – ни разу в жизни не был на пешей экскурсии и вряд ли узнал бы лес Хогвартса, даже если бы тот промаршировал мимо него во главе музыкального оркестра, громко и восторженно распевая «Я и есть Запретный лес».
Даже он знал об этом месте больше автора. Полтора часа чтения – гриндилоу под хвост. Каждый раз, теряя столько времени, Нотт-младший надеялся, что найдёт его в кармане мантии, в противном случае ему непременно требовалось на ком-то отыграться.
– Скучно.
Тео потянулся и погладил своего ворона, который тут же перебрался со спинки кресла к нему на плечо. В гостиной, как назло, было немноголюдно и пристойно до зубовного скрежета. Эти люди позорили имя Салазара Слизерина.
– Скууууууука, – протянул он громче, на случай, если кто-то не расслышал.
После чего поднялся и подошёл к камину. И вечер перестал быть томным.
Нотту-младшему доводилось прежде путешествовать с помощью летучего пороха, но каминная сеть и не приблизилась к месту, в котором он с криком провёл следующие мгновения. Тео будто бы оказался пережёван и выплюнут гигантским беззубым троллем. Ощущение настолько красноречивое, что оказавшись на твёрдой поверхности, Нотт попробовал нащупать на себе следы слюны и остатков менее удачливых обитателей Хогвартса. Впрочем, обошлось.
– Ого, а можно это повторить? – с такими словами он поднялся на ноги и огляделся.

Никто с точностью не мог сказать, как они оказались за пределами Хогвартса, почему собрались вместе и куда подевался ворон Хаксли – именно с этого вопроса Теодор начал инспекцию по горстке разнокалиберных учеников младших курсов, окружавших его в этот тёмный час. Растерянность их была так велика, что некоторое время они даже прислушивались к советам Нотта-младшего и пытались им следовать: например, попробовать подпрыгнуть на месте, крутанувшись вокруг своей оси; прощупать мантии на предмет проросших грибов; зажмурить глаза и надеяться, что всё пройдёт само собой.
Не прошло. Зато Нотт от души посмеялся, наблюдая за ними. Скуки как не бывало.
Потом он увидел, что замку впереди не хватает некоторых деталей – башен, стен и достоверности. Кто-то лгал: либо глаза Тео, либо законы логики. И своим глазам он доверял больше.
Хоты бы палочка была с ним; достав её, Нотт поднял руку, держа её как знамя, и с криком: «На абордаж!» двинулся к замку.
Не прошло и пары минут, как Тео во главе небольшой группы (младшекурсники не придумали ничего лучшего, чем увязаться за ним) вышел на поляну, уже облюбованную кем-то. Все лица были знакомы, в большинство из них ему даже доводилось ухмыляться. И никто из них не мог объяснить, что происходит.
Положение было с обеих сторон опасное и пугающее посередине. Вот только Теодор не боялся, что с ним что-нибудь случится – ведь нельзя убивать человека, который и так умирает от любопытства. Вообще-то он принимал свою судьбу полностью, как и окружающих – за слабых разумом, но последнее пока к делу не относилось.
Появился Забини. Надо же, Теодору сразу стоило догадаться, что его приятель приложил к этому свою шоколадную руку.
– И тебе того же, – отозвался он на непонятное приветствие и покровительственно похлопал Блейза по плечу: – На сегодня я – твоя лакрица: и поздравляю, ты всё-таки до меня добрался.
Нотт на всякий случай оглядел присутствующих ещё раз и по секрету (естественно, убедившись, что его услышат многие) добавил:
– Хотя сомневаюсь, что «сегодня» – верное слово для нашего места пребывания.
Он помахал рукой, пытаясь привлечь к себе внимание преподавателя:
– Профессор Хуч! Профессор Хуч! Мне кажется, или мы ошиблись Хогвартсом? И, пользуясь случаем: никто не видел моего ворона? Чёрный, старый, наверняка наговорил бы вам гадостей.

автор: Lord Voldemort
отыгрыш: Сделка с Дьяволом
2015-09-26 19:57:43

Как бы не кичились люди своей храбростью, какие бы громкие слова они не произносили - все слетает, как шелуха, едва человек оказывается лицом к лицу со своей личной путевкой на тот свет.  Те, кто заявлял, что умрет с честью, ползают у ног своего убийцы, предавая и продавая всех, кого только можно, лишь бы вымолить себе возможность жить. Лицемеры. Конечно, встречаются действительно упертые экземпляры без всякого инстинкта самосохранения, фанатично преданные своей идее, - Лорд вспомнил свою назойливую головную боль, именуемую Поттером, и скривился, - но даже к ним можно подобрать ключик. Да, своей смерти они не бояться, но вот если на их совести будут лежать чужие.... О, как Лорд любил этот короткий момент - когда в глазах жертвы появляется обреченность и покорность сломленного. Вот оно, настоящее торжество смерти над жизнью - в этом первобытном ужасе, плещущемся в расширившихся зрачках, трепещущем в подрагивающих пальцах, пульсирующем в такт участившемуся сердцебиению, вырывающемся судорожным вздохом. Ужас разлит в воздухе, настолько ощутимый, что хочется наполнить им бокал и распробовать все грани вкуса.
- Белла, можешь развлекаться, - Лорд брезгливо отстранился от валяющегося на полу и рыдающего существа, сейчас лишь отдаленно напоминающего человека. Его ужас уже был отравлен горечью покорности и больше не интересовал. - Я узнал все, что мне требовалось.
  - Мой Лорд так щедр, - глаза Лестрейндж полыхнули темным пламенем восторга.
Существо издало вопль отчаяния. Волдеморт поморщился и кинул Силенцио - его уже порядком утомили эти оглушительные рыдания. Этот... человек явился к нему, чтобы обменять свои сведения о местоположении Гарри Поттера на покровительство Темного Лорда. Вот только информация себя не оправдала - Пожиратели привели до смерти перепуганного мальчишку, похожего на Избранного, но им не являющегося. Да и наглость прощалась лишь узкому кругу лиц, многократно оправдавших возложенные на них надежды. К прискорбию, этот круг постепенно становился все уже. К слову, того мальчика Лорд отпустил - не он ему нужен, а бессмысленные убийства ни к чему. Даже в целях устрашения ни к чему - власть уже в его руках, а значит, можно слегка ослабить поводок, накинутый на горло магического сообщества - оно достаточно запугано.
Приглушенный грохот с улицы привлек внимание. Кто же тот самоубийца, что пытается пробить ворота родового особняка Малфоев? Эти змеи веками плели защиту для своего логова.
- Белла, приведи гостя. Он явно жаждет пообщаться со мной, - женщина торопливо поклонилась и исчезла, а Лорд застыл в ожидании.
Вскоре в двери зала, служащего местом собраний и приемов, вошел молодой парень, ровесник Малфоя-младшего, с каменно-прямой спиной и такой бурей эмоций на лице, что сложно было вычленить отдельные. Белла скользнула за его спиной, занимая место рядом с покровителем и готовая к любым попыткам напасть. Какая бы фанатичность не была ей свойственна, она в первую очередь прекрасный боевой маг.
- Что послужило столь... настойчивому желанию видеть меня, да еще в такое время? - после долгой паузы протянул Волдеморт, с интересом разглядывая позднего визитера. От молодого человека волнами расходилась боль и ярость - даже не прибегая к легелименции, Лорд чувствовал это. Нагайна приподняла голову над полом, пробуя воздух и запоминая вкус мальчишки. Змея чуяла опасность. Мощные кольца пришли в движение, угрожающе зашелестели - еще не бросок, но уже предупреждение.
- Тихо, девочка. Дай выговориться нашему гостю.

автор: Marianne Richter
отыгрыш: Кто владеет информацией - тот владеет миром
2015-10-10 20:47:13

Нет ничего в этой жизни, что мы могли получить бесплатно, даже то, что нам кажется мы получили просто так, обычно все-таки подразумевают некую плату, пусть и не всегда очевидную. Всегда есть кто-то кто платит нам, и кто-то кому платим мы сами. Марианна была готова к тому, что ей придется заплатить за информацию, но планировала узнать, какую именно цену попросит Шанин. Если быть откровенной, ей даже было любопытно, что той могло потребоваться от нее. Но та определенно знала, что хочет получить за свои знания, в противном случае этой встречи бы не состоялось.
- Конечно, я знаю. И раз уж ты заговорила об этом, то мне бы хотелось узнать твою цену, что ты попросишь за свою информацию? - сложив руки на коленях и подняв свои глаза на сидевшую напротив девушку.
На самом деле Марианну куда больше волновал тот факт, что Шанин, вероятнее всего, единственная кто не принадлежал к семье Рихтер и знал о ее происхождении и связи с Эвелин. Это было очень ценное знание, при желании она могла шантажировать этим всю семью Рихтеров, но пока она молчала, значило лишь одно, что эта ценная информация была припасена для чего-то другого, и это очень беспокоило Мари, мысли об этом не оставляли ее с того дня, как она услышала от Эвелин, что Шанин приходила к ней. Сколько еще секретов и тайн было известно этой блондинке Марианна даже и думать не хотела. Эта девушка была бомбой замедленного действия, держа в своих руках нити судеб.
- Я не хочу доставлять Эвелин неприятности, кроме того, я знаю, что добиться встречи с тобой я смогу быстрее, - сдержанно ответила девушка.
На самом деле все было куда сложнее, Марианна была уверенна, что Эви если и согласится с ней встретиться, то не расскажет ей ничего, она знала, что доверия сестры она не заслужила. Она беспокоилась, что ее навязчивость повредит конспирации Эвелин. Беспокойство за нее снедало ее изнутри, поэтому она и обратилась к Шанин, это был ее единственный вариант узнать хоть что-то о сестре.
Марианна до сих пор не определилась как все же стоит относится к тому, что вероятно Шанин станет частью семьи Рихтер. Если изначально ей было интересно, и она доверяла вкусу брата, считая, что тот знал с кем имеет дело, то чем дальше, тем больше она понимала, как многогранна и опасна девушка, видимо это понял и сам Кристиан, если отложил помолвку на неопределенный срок. Не знала Мари и о том, насколько сильно сама Лисбет заинтересованна в этом браке, и на что она может пойти, что бы заполучит Кристиана в свои сети.
- Тем более, мы же почти что одна семья, разве не так? Поэтому мой приход к тебе со стороны выглядит совершенно обычным явлением нежели попытки найти Эвелин, - после небольшой паузы добавила Рихтер.
Вглядываясь в тени отбрасываемые пламенем, в темных смутных силуэтах на стене при небольшой фантазии можно было разглядеть очень четкие картины. Секунду назад Мари показалось, что среди вереницы теней она увидела профиль девушки, а вот теперь перед ней что-то похожее на замок.
- Можно я задам тебе вопрос, Шанин. Как давно ты знаешь, что я не настоящая Рихтер? - решилась озвучить вопрос, который уже довольно долгое время занимал ее.
Кроме как у Шанин спросить у нее было не у кого, а узнать насколько ее игра в чистокровную правдоподобна и не вызывает подозрения хотелось. И это было не тщеславием, она просто хотела знать насколько она похожа на ту за кого себя выдает, и как легко догадаться о том, что она чужак в этом мире дорогих одежд и чопорных манер.

автор: Draco Malfoy
отыгрыш: Unplayed piano
2015-10-30 21:47:35

      Драко нельзя было назвать великим грешником: за ним не тянулся шлейф кровавых убийств, за которые Малфоя отнесли бы к последователям Джека Потрошителя; в Ежедневном Пророке не гремели новости о загадочных нераскрываемых кражах, в которых Малфой был виновен; у порога не толпились рыцари, желающие отомстить за поруганную честь безутешной дамы сердца. К слову, Драко очень аккуратно выбирал себе пассий, выбирая преимущественно бесхарактерных, чтобы можно было порвать с ними без последствий. Славы Дона Жуана или Казановы аристократичному блондину было не видать. Драко не был еретиком, готовым взойти на костёр, осуждая официальную веру; не был обжорой, разжиревшим до объемов Гаргантюа; не был пьяницей, не просыхающим от огневиски. 
      Вышеупомянутые факты не позволяют, безусловно, отнести отпрыска древнего рода к святым, но демонстрируют, что уровень его преступлений до шекспировской драмы не дотягивал. За ним водилось множество мелких проступков, роившихся вокруг, будто облако саранчи, но  настоящие чудовища не ходили за Малфоем по пятам. Драко умудрялся практически без перерыва нарушать заповеди, обманывая, завидуя и хвастаясь, но до сих пор ни разу не переступал той грани, которая позволила бы отлучить его от общества. Организм как можно быстрее избавляется от вируса, который проявляется во всем ужасе своих симптомов, но довольно долго игнорирует маскирующуюся под здоровые клетки опухоль. Но и Драко в результате настигла разящая длань, отделяющая зёрна от плевел.
      По всем изложенным причинам его не сослали в Азкабан и не казнили. Наказание было чрезвычайно "передовым". «Вероятно, изобретательность семьи Уизли добралась и до законотворчества», - ехидничал Драко. Сам слизеринец отнюдь не считал кару гуманной. Напротив, по его мнению, приговор был издёвкой; очередным способом победителя поглумиться над поверженным противником; последним кругом колесницы Ахилла с привязанным к ней телом Гектора. Драко не сомневался, что помилование не заставит себя ждать, но дни пролетали, складываясь в недели, будто слова в предложения, а недели - в месяцы, будто предложения в главы, и книга его жизни в изгнании, которая должна была стать брошюркой, превращалась в энциклопедический том без всяческой Трансфигурации. Которая, кстати, была теперь Драко недоступна, потому что, согласно предписанию, права на волшебную палочку у него не было, как и на посещение волшебных мест, наподобие Косой Аллеи или Годриковой Впадины. 
      Разумеется, нарушителей закона, даже если те не сравнялись в грехах с Калигулой, не остановил бы простой запрет, поэтому аврорат разработал специальное заклинание, после воздействия которого осуждённый, пытаясь воспользоваться волшебной палочкой, даже чужой, испытывал сильнейшую боль.  Ее нельзя было сравнить с Crucio, иначе можно было бы обвинить в жёсткости самих судей, но осложнение было ощутимым. Сверх того, Repello Muggletum отталкивало жертв этого заклятия, будто самых обыкновенных магглов.
После применения у объекта на коже появлялась метка в виде цепи из трёх звеньев*. Обычно ее ставили на правое предплечье, но у Драко это место уже было занято, и клеймо поставили на левую руку. "Если ещё соберётесь поставить эксперимент, не забудьте, что количество моих конечностей ограничено», - успел съязвить Малфой в зале суда. Тогда слизеринец ещё надеялся найти контрзаклятие, но с обнародованием приговора количество рычагов, которыми он мог воздействовать на сильных мира сего, резко уменьшилось. Тот, кто ещё вчера мог помочь Драко, не просто отделывался отказом, а просто не пускал Малфоя на порог. Астории предложили разделить его участь, но она ожидаемо отказалась, понимая, что работать в больнице Святого Мунго и, следовательно, обеспечивать их с ребёнком бывший супруг не сможет. Астория предпочла сделать вид, что Драко пропал без вести и убедительно разыгрывала роль вдовы.
      Отправляясь в отчаянии в маггловский город, Малфой чувствовал себя, как прокажённый, который идёт в лепрозорий. Радовало, что его хотя бы не выслали из страны. Некоторые приятели, объявившие Малфою бойкот, полагали, что Драко не продержится и пары месяцев, но  целеустремлённость, присущая слизеринскому принцу, сыграла свою роль. Драко с самого начала не собирался гнуть спину, выискивая лазейку, что позволила бы ему существовать без приложения физических усилий. Талант везде влезть без мыла заклинание не купировало, а Малфой скоро обнаружил золотую жилу.
      Покуда в Министерстве Магии урожденная Грейнджер, в замужестве Уизли карабкалась на амбразуру защиты прав домовых эльфов и других убогих, в маггловском Парламенте пачками выходили законы в поддержку сирых и обездоленных. Изображать угнетённую невинность Малфою всегда удавалось на ура. Его судимость никак не отражалась в маггловских списках, так как наказание заключалось не в этом. Он был совершенно чист перед законом - уроженцу чистокровной семьи пришлось даже получать паспорт, который до сих пор ему не требовался (разумеется, разыграв целый спектакль, посвящённый краже этого немаловажного документа).
      Малфой умудрился оформить на себя все возможные пособия, от льгот беженцам до пенсии ветеранам войны. Последнему очень поспособствовали шрамы, оставшиеся от Sectusempra, чему Гарри едва ли порадовался, если бы узнал. Будто герой Джерома, нашедший у себя все указанные в медицинском справочнике заболевания, кроме родильной горячки, Малфой сетовал, что ему, к сожалению, не удалось получить субсидии многодетным семьям и родственникам умирающих от рака. Драко с одинаковым успехом притворялся иностранцем, вспомнив румынский язык, выученный по желанию Люциуса на случай поступления в Дурмстранг, или инвалидом детства, скоро заметив, как магглы реагируют на странный цвет его шевелюры, сочувственно качая головой: "Бедный молодой человек... Столько пережил, что поседел".
      Драко с энтузиазмом поддерживал эту легенду, не разубеждая сердобольных зрителей. Те, познакомившись поближе, убеждались, что у Малфоя и с психикой не всё в порядке: Драко неадекватно реагирует на любую технику, словно первый раз в жизни садится в автомобиль или пользуется телефоном.  Для Драко этот аспект новой жизни был особо труден. Без навыков работы на компьютере невозможно было устроиться практически ни на какую должность, а жадность и жажда комфорта не позволяли Драко экономить, ведь он даже с учётом всех пособий не достиг того уровня заработка, что был у Малфоя, когда он работал колдомедиком (с курсом галлеона к фунту Драко разобрался не в пример быстрее, чем с эскалаторами). Отпрыск аристократического рода привык, чтобы работу по дому за него делали домовые эльфы, и волей-неволей вынужден был осваивать пылесос и прочие способы облегчить себе жизнь, которые волшебнику напоминали средневековые пытки.
      Арендованная квартира под самой крышей (дешевле в доме не было), напичканная всевозможными приборами заботами хозяина, который чрезвычайно беспокоился о комфорте жильцов, казалась Драко не лучше Запретного Леса, полного фестралов, акромантулов и гиппогрифов. Только к микроволновке, стиральной машине и сплит-системе не прилагалось преподавателя, который объяснил бы, как себя с ними вести, а инструкции (опять же, оставленные добрым хозяином) явно были составлены для магглов, с малолетства надрессированных клацать по мириаду разноцветных кнопочек.
      После того, как Драко сунул пальцы в розетку, он долго приходил в себя, соображая, что, вроде бы, никто не кидал в него Everte Statum. Кто-то брызгал водой слизеринцу в лицо и тряс, как будто пытался разбудить. Когда изображение сфокусировалось, Драко застонал, видя перед собой причину всех своих горестей, а именно - Лаванду Браун, эксперименты над которой суд счёл выходящими за рамки профессиональной этики. Собственные показания мисс Браун, оправдывающей Драко и указывающей, что Малфой проводил опыты с её, Лаванды, разрешения, во внимание приняты не были, так как несколько очевидцев подтвердили, что мисс Браун рассудительностью и способностью предсказывать последствия чьих-либо действий никогда не отличалась, пусть и была начинающей Прорицательницей. Хотя, возможно, её слова убедили суд отказаться от намерения предоставить Малфою камеру в Азкабане.
      Положа руку на сердце, Драко хотел выгнать без промедления досадное напоминание о своих промахах. Душераздирающая история девушки о том, как прогресс в её выздоровлении с потерей нещепетильного к выбору средств колдомедика обратился регрессом, циничного слизеринца ничуть  не трогала. Он был не из тех, кто вытаскивает зайчонка из капкана, подвязывает веточки яблоньке и возвращает в гнездо птенчиков, получая вслед за тем «спасибо, я тебе пригожусь». Он походил скорее на падчерицу, которую в конце сказки награждают проклятием ронять изо рта с каждым словом жабу или гадюку.
В данный момент в его жизни как раз наступил период, идущий после слов «и жили они вместе долго и счастливо», когда главные герои наслаждаются плодами победы, а злодеи, в число которых входил Драко, повержены в прах. Но оказалось, что Лаванда, хоть и не шибко разбирается в подробностях маггловской жизни, однако знает о ней всяко больше Малфоя, который никогда не посещал маггловедение и, - Мерлин упаси! - не общался с магглорожденными. Две головы, как говорится, лучше, чем одна, даже если обе принадлежат блондинам.
      Разумеется, эксцессы не были исключены и один из таких пришёлся на сегодняшнее утро, когда хмурый Малфой, пригладив патлы, похожие на помятую свадебную хризантему, выплыл на кухню, облачённый примерно, как «свежий кавалер» Федотова, разве только без папильоток. Вместо служанки с начищенными сапогами его встретила наглая морда незваного гостя. Причём оторопевшего Драко он одарил взглядом полноправного собственника на мимоходом шедшего зеваку. Полосатая шерсть наглеца навевала неприятные ассоциации с приятелем четырёхглазого, а габариты пуза намекали на то, что одной полки холодильника для суточного минимума этой твари будет недостаточно. Попытки Драко согнать животное с облюбованного  бесстыдным пушным задом стула были пресечены когтистой лапой и недовольным шипением.
      Драко полагал, что одного эгоиста в квартире номер три вполне достаточно. То есть лично его, Малфоя, собственной персоны. Затем Драко с содроганием представил валяющуюся везде шерсть, вонь и грязь. Вдруг начнётся аллергия? Малфой, способный убедить самого себя в чём угодно, чихнул и подозрительно посмотрел на кота. Зверюга, судя по выражению непроницаемой морды, могла бы обыграть в покер самого Людо Бэгмена. Драко не любил котов, как класс. Анимагическая форма декана враждебного факультета внушала ему стойкое отвращение. Малфой не упускал случая дёрнуть за хвост кошку Мелисенты Булстроуд, за версту обходил Гризабеллу, мечтал отравить Бобриного Живоглота и тихо ненавидел миссис Норрис.  Маменька обожала персидских представителей этой усатой диаспоры, которые неоднократно становились добычей для мраморного дога по кличке Скар, который принадлежал Драко. Собаку пришлось оставить Астории, потому что за ней требовался крайне дорогой уход, и Малфой не мог натравить его сейчас на тварь, которую принесла нелёгкая.
      - А кстати, откуда он взялся? - мучительная догадка избороздила высокий лоб морщинами подозрения, и Драко, открыв рот, заорал на весь дом:
      - Ла-а-ава-а-анда-а-а!
      В своём желании избегать упоминания имени своей соседки, употребляя вместо него целую коллекцию заместительных синонимов (большей частью оскорбительных) Малфой порой был даже смешон, потому что не отказывался от этой привычки даже при людях. Но когда чаша терпения слизеринского принца переполнялась, из его глотки выплёскивался такой звук, переливаясь всеми оттенками ярости, что четырёхэтажный мат по сравнению с ним казался провансальской балладой. Если сложить пожарную сирену, ор капризного малыша в супермаркете, завывание баньши и визг мандрагоры, можно было бы получить нечто похожее, как похож бонсай на каштан сотни лошадей. 

автор: Alice Malfoy de Fantin
отыгрыш: В антрацитовом небе безлунных ночей
2015-11-13 23:49:22

Старый ворон не был так стар, как принцесса могла бы подумать, но глаза его, до краев полные боли и печали сбивали с толку. Он был нелюдим и одинок, настолько, насколько это было возможно в их тесном быте на Мудром Утёсе. Не смотря на то, что прочие пташки старались держаться ближе друг к другу, Ворон свил свое гнездо на самом высоком и остром пике - круглый год шпиль его противостоял ветрам, разрезая своими ребрами молочные облака. То место было красиво и опасно, как и сам Ворон - многие птицы хотели хотя бы одним глазком взглянуть на него, хотя бы перышком его коснуться, но он был неприступен и скрытен. Каждый новый "вторженец" мог спокойно лишиться глаз или жизни, про мрачного обитателя пика звонкие горлицы стали плести тени мрачных сплетен и были они настолько явственными, что даже сам Ворон начинал в них верить, подменяя истинное ложным и нить, связывающая его с Утёсом с каждым днем слабела всё сильнее и сильнее. Пока не попались ему на глаза старинные запонки с гранатовыми слезами.
Про них говорили многие. Среди птиц запонки были сродни самому долгому полету в каленную стужу: все знали,  что это затея рисковая, но способная сполна окупиться, ведь никто никогда не знает, куда нас приведет северный ветер. Многие хотели заполучить их себе - юным птицам кружила голову мысль о неслыханном счастье, которое ждет по ту сторону белого плена, но были и те, кто с тревогой говорил о чудном-чуде. Алые слезы пахли сладко и в тоже самое время опасно, так, как только могла пахнуть долгожданная смерть. Близость их холодила сердце и сводила с ума, но Ворон был покорен далеко не этим. Когда запонки впервые попались ему на глаза, больно кольнув своим неестественным, сказочным сиянием, бедный Ворон и думать забыл о той тени, которая коконом обвилась вокруг его широких крыльев. Так спокойно ему сделалось, как никогда раньше. И щемящая радость задушила его мрачную робость, заставляя забыть о том, что птицы не носят запонок.
Лунный металл шептал мрачному Ворону диковинные мотивы - песни слаще, чем заговор заклинателя змей. Он флейтой уводил его от реальности, напоминая о том, что крылья нужны не только для того, чтобы выставлять их ширмой меж собой и миром. И голос гранатовых капель был так звонок, что завел Ворона далеко-высоко от Утеса, в те сказочные дали, которые многие считали краем безбедного счастья. Но сколь стремителен был полёт, столь же жестоко было и падение. Сквозь молочную вату метели прорезался первый луч осеннего солнца, ослепивший каленный металл.
Солнце это было вплетено в огненные волосы Закатной Принцессы, жившей у самого подножья Утеса. Та Принцесса была тиха и скромна и всегда прятала свою ручное солнце за пазухой, опасаясь, что оно может кого-то обжечь, только в тот день непослушный шар, переполненный теплом и светом вырвался на свободу и прервал долгий фантомный полет. Серебряный запонки упали на осыпанную чаем ладошку принцессы и больше не пели для Ворона.
Опаленная предательством птица упала на землю и её графитовое сердце рассыпалось на десяток угольков. Говорили Ворону - не иди за сладостью, этот покой обманчив, только разве возможно, отвернуться от переливающегося на солнце инея? Не увидеть сквозь блеск сущности его, алюминиевой стружки. В гневе несчастный набросился на воровку, желая выклевать ей глаза, чтобы никогда уже больше не смогла нахалка взглянуть на заветные слезы граната, но осыпались пеплом острые когти его, стоило лишь Ворону коснуться девичьего сердца. В опустевшей клетке грудной ядовитой лентой свернулась отчаяния боль  - нахалку уберегло алое пламя серебряных запонок.
Крылья срослись, даже крошки графита собрались воедино, заполнив пустоту в груди, сжались да превратился в гранит. Долго еще Ворон жил на Утёсе смотря за тем, как его закатная россыпь поёт песни воровке. К тому времени и когти отросли. И тогда разорвал он нить, связывающую его с Мудрым и бросил он своё оперение в грозовое небо, скинув на землю глубокую тень. Долго странствовал Ворон, закаляя своё сердце и волю, но так и не смог он забыть о гранатовых слезах  и диких песнях сладостной смерти, пока...Только это уже другая история.

автор: Charles Weasley
отыгрыш: Любопытство - аппетит, а приключение - главное блюдо
2015-11-22 15:15:18

– Чарли, – легко кивнул головой драконолог, представившись. Вот и познакомились. Может быть, он бы еще и руку пожал студентке, если бы не пытался не свалиться в ближайший овраг по примеру хаффпаффки. Кто бы кого выковыривал из вороха листвы в это случае. Для человека, чье здоровье зависит от верных шагов к дракону и от него, это был бы очень смешным промахом. Скатиться бы так в пасть какому-нибудь огненному шару, чтобы навсегда остаться где-нибудь на табличке погибших в ходе исполнения обязанностей.
Катарина так отнекивалась от своего знакомства с Запретным лесом, что Уизли остановился на месте и дождался, когда девушка его догонит. Теперь-то он точно понимал, почему она так легко навернулась в овраг со своей ловкостью и любовью попадать в темноте в неприятности.
– Не побывать в Запретном лесу ни разу – вот, что странно. На моем курсе, кажется, не было ни одного студента, который бы не знал хотя бы окраин леса, – со смехом в голосе сказал Чарли, разведя руками, как бы обнимая одним движением все деревья вместе с загонами драконов и магическими существами.
– Так, ладно, мы скоро уезжаем отсюда, так что ангары могут закрыть. Поторопимся, – опомнился Уизли и подошел к Катарине, поправив ее капюшон. – Мне-то еще можно туда вернуться, а вот если тебя увидят… Будет нехорошо.
Достав волшебную палочку из форменной мантии, Чарли в который раз поблагодарил Тонкс за долгую дружбу и постоянное знакомство с какими-то заклинаниями. За каждым «что это» следовало любопытство, а в заповеднике было достаточно много знающего народа.
– Если у тебя отрастут уши или хвост, то «ымь чер йертаре», – заранее извинился  Уизли и постучал по макушке Катарины палочкой со словами «Fraudis visus».
Хамелеон из студентки получился так себе, но с окружающим пейзажем она сливалась неплохо, спасибо темному вечеру и плотной стене деревьев. Если еще и шевелится не будет, когда они подойдут, то точно никто не заметит.
Вместе они подошли к закрепленным на стволах факелам с трепещущим пламенем. В лицо и правда ударил какой-то горячий ветер с запахом гари и жареного мяса. Пережаренного до самых углей, которые тоже отдавали какой-то пылью. Это совсем не шло ни в какое сравнение со свежестью Запретного леса: будто посреди могучих деревьев выросла степь. Чарли привык к этому запаху давно, а вот каким он показался студентке – вопрос отдельный. Драконолог даже покосился на девушка, но, конечно, ничего не увидел.
– Теперь тихо, – жестом изобразив знак молчания, шепотом сказал Чарли и повел ее вокруг лагеря драконологов и драконоборцев, чтобы выйти к открытым ангарам с ящерами. Два оказались закрыты – это были хвосторога и китаец. Им достались для обозрения самки подружелюбнее, но их открытые обиталища были чуть дальше.
– Все уже ушли в Хогсмид, но всё равно кто-то мог заработаться и остаться. Ты еще здесь? – Говорить с воздухом было проблематично, хотя все-таки Уизли видел иногда силуэт студентки, когда та перемещалась.
Звуки, доносящиеся со стороны закрытых ангаров, напоминали рокот приближающейся грозы, надвигающейся на всех мелких людишек бури. А ведь это всего лишь драконы под действующим сонными чарами.
– Вот здесь спит венгерская хвосторога, ее зовут Беке, – похлопав рукой по огнеупорному зачарованному металлу, сказал Уизли. Он перевел руку и указал на соседнюю «коробку». – А там – китайский огненный шар. Ее привезли к нам давно, и тогда никто особо не думал над именами. Но ее назвали Чунтао. Вроде традиции брать имена из тех мест, откуда они прибыли в заповедник.
Пройдя через какие-то высокие кустарники с обугленными ветвями, Чарли вышел на открытую местность, выведя следом за собой Катарину. Собственно, то, ради чего она так долго и уморительно смешно сюда шла.
– А вот и шведский тупорылый! – Улыбке не было предела, когда Уизли указал на огромного дракона, который спокойно лежал в своем ангаре с неупакованной кладкой яиц. Хотя, если хорошо приглядеться, можно было заметить, как внимательно его глаза смотрят на посетителей. Но, в этом и была вся опасная красота этих существ. В каком-то смысле, почти разумных.

автор: Stefan Nowak
(jako Sędzisław Zawadzki)
отыгрыш: Rozum i wiara
2015-12-09 23:06:16

Славеку двадцать семь, но выглядит он намного моложе. Обстоятельство сие, наверное, было бы приятно, будь он женщиной, но в этом вопросе не повезло - хотя тут уж как посмотреть.
Раньше Славек очень смущался своей внешней зелёности, бороду отращивал, чтоб казаться солидней и старше, но с бородой выглядел скорее карикатурно, чем взросло, так что от этого способа пришлось отказаться. Вот и тянет Славек Завадский скорее на семнадцать, чем на двадцать семь, но иногда это к месту: он может притвориться студентом, он может быть незаметным, он может стать тенью - правда вот в этот его талант никто пока что не верит. 
Сегодня безо всякой поддержки и веры Славеку хочется стать тенью - и, прошмыгнув в заветный дом, слиться со стеною, не вызывая ни взгляда, ни мысли, ни капли внимания. Там, говорят, странное, там то, во что поверить сложней, чем в себя, в успех и удачу, во что бы то ни было. Там - магия, и это даже, вроде бы, уже не в диковинку для остальных, для тех, кто уже видел всё, но ему всё ещё боязно. Признаться в этой боязни стыдно, и он, конечно же, ни за что не признался бы, но сейчас, пока никто не видит, пока темно, шорохливо, дождливо и ветренно, он стоит у неприметной двери в подвальные этажи, такой же - или даже более - неприметный, переминаясь с ноги на ногу. В прохудившийся сапог набралось воды, и если там, внизу, ему предложат разуться, придётся всем продемонстрировать мокрое пятно на носке, точно он кот какой пятистый: воротничок, носочки-гольфики, тьфу. Славек поправляет поднятый воротник пальто, ёжась, в спину ударяет порыв ветра, разбрасывая ледяные капли. Если там, внизу, волшебники, почему бы им не поправить для начала погодку? До чего скверный денёк, прямая дорога в госпиталь с воспалением лёгких.
Вздрогнув, Славек делает бессознательный шаг назад, во тьму, плотнее запахивая пальто: он услышал скрип ключа в замке. Шаги на лестнице неумолимы, новое шевеление, удар металла о металл. Его стука не дождались. Кто-то уходит? Или волшебники просто знают, что он давно торчит здесь, им надоело ждать, и вот они решили: откроем дверь сами да втянем этого кота в носочках за усы.
Дверь отворяется бесшумно, вывалив в мокрый тёмный двор целый пук неуместного света,  самый кончик которого окунаются мыски его сапог, и один из этих сапог, некстати, с дыркой.
- Добрый вечер, - он слышит женский голос, но боится поднять взгляд, уставившись на эти освещённые мыски, заплёванные грязью сырых подворотен.
- Добрый, пани... - шепчет он, плотнее сжимая озябшие пальцы на воротнике, - Панна... - запинается, голос юный, но кто из, волшебников знает, может она уже правнуков нянчит в свободное время? - Пани... Добрый вечер, - и наконец поднимает глаза.

автор: Alice Malfoy de Fantin
отыгрыш: Две недели в сухом остатке
2015-12-19 00:27:06

Нет волшебства прекраснее того, что творит матушка природа - Алис была уверена в этом больше, чем просто твердо, однако первая поездка за границу стерла эту лже аксиому в такой мелкий песок, что яичный порошок в сравнении с ним казался морской солью. Истинное волшебство начиналось там, где руку прикладывали лишенные права волшебных палочек маглы так искренне любящие жизнь, что даже закостенелый циник не смел бы усомниться в подлинности чувств. Люди эти умудрялись найти забытый язык тех заклинаний, что сплетал их быт с замыслами природы в изысканной лозе и дыхание молодой Лефевр буквально замирало с каждым новым встреченном на пути доме, местном жителе, повороте не туда. Она даже не шла, она почти летела и если бы волшебнице была доступна тонкая наука левитации то тайна миллионов магов и чародеев была бы разоблачена тем милым фермером или вот той очаровательной молочницей - Лисице приходилось впиваться пальцами в карман жилетки, чуть ли не оттягивая её по самое не могу, и это всего-лишь для того, чтобы не подпрыгнуть от довольства.
     Девушка шла, оглядываясь по сторонам с таким интересом, что могла бы показаться милой пожилой леди на той синей лавочке откровенной бескультурной нахалкой, однако здесь, в Адэр, все было пропитано августовским солнцем, добродушной сонливостью и пониманием так явно и единственное, что получала юная Алис в ответ на своё неуёмное любопытство - лишь встречную тихую заинтересованность в яркой чужестранке. Только это пока ждало и не грозилось перелиться через край, а вот желание англоязычной француженки поскорее найти нужный дом кололо подушечки пальцев сотней иголочек и требовало скорейшего завершения компании, естественно с условием безоговорочного триумфа, но нужно было еще немного потерпеть - Данте говорил, что от растрескавшейся под гнетом солнца некогда красной колонки, гордо реющей над изумрудной травой, до их фермы рукой подать, а рыжая только секунду назад набирала у неё полные пригоршни холодной ключевой воды. Маленькая остановка и снова в путь, теперь уже чуть ускоряя темп, ступая с не слишком крутого холма вниз, к полю и призывно чернеющей соломенной крыше.
Данте не раз приглашал её в гости, но Алис отказывалась, краснея раз за разом. Летом их общение доверялось почтовым открыткам, которые молодые волшебники отправляли с завидной регулярностью и раз в месяц одна из них гарантировано посвящалась предложению приехать хотя бы на недельку - если бы Лефевр держала бы их отдельно от остальных то объемная стопка несомненно впечатлила бы и побудила к действию. А так всё и случилось, в конце-концов.
    Месяц работы в кафе, две недели помощи в лавке их соседу флористу, накопленные сбережения - она с прошлого рождества отказалась тратить причитавшиеся ей карманные - и родительское благословение - и вот Алис уже садиться в поезд, не написав другу ни строчки. Во внутреннем кармане её дорожной жилетки его первая открытка с обратным адресом успевшая изрядно потрепаться, за что волшебнице немного не ловко, но он ведь не узнает, а она как вернется обязательно положит её под стекло, честное гриффиндорское. И если честно, это уже совершенно не важно, ведь перед чайным взглядом Алис уже раскинулись скромные, но совершенно не вероятные для француженки владения Янгов, а значит для чепуховых рассуждений уж нет и места.
    Она осторожно толкает калитку - Данте рассказывал, они почти никогда её не закрывают - и на плечи рыжей осыпается снежный ворох соцветий черёмухи сорванный резким порывом ветра. Девушка вжимает голову в плечи и улыбается, щурясь и пытаясь понять, куда ей дальше. Её потрепанный старый чемоданчик за спиной, а сердце колотиться так, словно либо вот-вот и вовсе затихнет, или из груди выскочит. Очень хочется верить, что они отнесутся с пониманием к такому сюрпризу, но в подкорку въедается это позорное и бестактное " а вдруг". Лисица нервно отряхивается, оставив большую часть цветов на себе, и делает три рванных шага вперед, чтобы в следующее мгновение замереть - входная дверь сказочного домика отворяется и на солнечный свет высовывается бледное незнакомое личико, в котором она признает Дориана. Алис совершенно очаровательнейшим образом шаркает ножкой, выводя полу-балетное "па" и машет молодому человеку ладонью, оставив рукоять чемодан в точно такой же, но взмокшей от липкого волнения.
    - Здравствуй, - только и успевает сказать она, как озадаченный паренек сводит брови и громогласно возвещает на весь двор, заставляя рыжую звонко рассмеяться и раскраснеться:
    - ДАААААААНТЕ К ТЕБЕ ДЕВЧОООООНКА
     Вот так она впервые и приехала к Янгам в самом разгаре их последнего августа, именно так.

автор: Aedán Lonergan
отыгрыш: It's so easy to destroy and condemn
2016-01-07 19:58:09

Вода воде рознь. И сырость, которой пропитан солёный морской ветер - не та же, что вгрызается в осеннюю землю, морозит до времени, из земли поднимается колкими нитями и забирается под рубашку, чтобы лентами холода обвивать тело, заползать в нутро через кончики пальцев, мгновенно немеющие. До чего Эйдан любил лес, любым, и промозглым, стылым - тоже, - и всё же сейчас стылость эта была не к спеху, не к месту, и противная слабость ныла безотчётным желанием выйти из спасительной тени и переплетения сумрачных ветвей, чтобы быть поближе к костру, так уютно потрескивающему на поляне. Грузная фигура, заслонявшая свет, точно вбирая его в себя, тёмным силуэтом вырезанная в полотне расцвеченной пламенными искрами и отсветами ночи, сгорбилась, примостившись на стволе поваленного дерева: Сивый возился с какими-то своими бытовыми делишками и выглядел расслабленным, но это не говорило совершенно ни о чём: инстинкты любого оборотня обострены против человеческих, а этот персонаж находил какое-то странное извращённое наслаждение в своём полузверином бытии и сохранял всё больше звериных повадок с каждым годом, даже в то время, когда луна далека была от полного диска и не должна была на него влиять. Он и внешне уже почти перестал походить на человека, и огромные сильные руки его скорее можно было назвать лапами, и грубому лицу, обросшему жёсткой шерстью, больше шло название "морда".
Фенрир Сивый был больше зверь, нежели человек, но человеческий разум его всё ещё держался в мозгу, превращая животное, которым он стал, в ещё более опасное, чем то, каким могло оно быть, если бы и разум оборотень утратил, отдавшись на волю инстинктов полностью. Он как будто не слышал и не замечал приближающихся волшебников, но на деле вполне мог давно уж приметить их и сейчас поджидать, втайне приготовившись к прыжку. С этим была связана их тактика: подойти одновременно с разных сторон. Каким бы сильным ни был Сивый, а уж сигануть сразу в двух направлениях он всяко не сможет, так что преимущество на их стороне.
Эйдан замер в тени широкого ствола, обросшего сбоку толстым слоем мха, отсчитывая секунды, но, когда до их с Уизли одновременной оговоренной заранее атаки оставалось всего-ничего, ветер вдруг стих. Доля секунды растянулась прочным канатом, багор на конце которого утягивал в глубину неведомый подводный зверь. И в следующее мгновение ветер ударил в лицо. Памятуя о договорённости с Чарли, Лонерган выхватил палочку, приступая к выполнению плана "Б" - конечно же, такие долгие слова как "план" и даже "Бэ" не успели бы промелькнуть в его голове в этот краткий миг. Вместо них, бесполезных, рассудок прорезало отчётливым разрядом голубой молнии "Инкарцеро" - и Эйдан выбросил руку вперёд, метя в столь ясно очерченную на фоне костра фигуру Сивого. Вторая рука его уже тянулась к ружью за спиной, против которого, как известно, никакие "Протего" не сработают, если вервольф таки возьмётся за палочку.

автор: Adrian Pucey
отыгрыш: Oh Christmas lights, keep shining on!
2016-01-20 16:21:37

Первые лучи зимнего солнца пробираются сквозь занавески, касаются щеки Эдриана, и он, наконец, будто оживает - поворачивается в кровати на бок, позволяя свету скользить по лицу. Всё, что озаряют солнечные зайчики, быстро наполняющие комнату Лаванды утренним светом - словно даруют жизнь, пробуждение всему и всем вокруг... кроме Эдриана. Его изможденное лицо, отдающее неприятной бледностью и болезненной худобой, выглядит серым пятном посреди ярких красок окружающего мира. Даже Лаванда, которая спит напротив - полностью скрытая в тени, утренние лучи ещё не успели посетить её, пощекотать сомкнутые веки, но она сейчас и без того будто маленькое солнце в этой Вселенной, ограниченной её комнатой. Пьюси смотрит, как сестра спит - она всегда была для него не просто кузиной, но сестрой, близким по духу человеком, и думает, что у него больше никого теперь не осталось. И почему он допустил… почему проводил так много времени порознь с ней? Как мог пропустить столько значимого в её жизни? Он так и сказал это Лав, когда объявился на пороге её дома пару дней назад, вымокший до нитки и пьяный вдрызг. И Лаванда не прогнала его, не захлопнула перед ним дверь, несмотря на то, что они в прошлый раз хорошенько повздорили из-за какой-то ерунды и даже долгое время не здоровались в школе. На самом деле, Пьюси с замиранием сердца представлял, что Лаванда – не единственная, кто остается на его стороне. Было невыносимо видеть, как та, за кого он всегда выступал горой, заботился, оберегал и любил – выбрала не его. Он надеялся, Нора одумается, и увидит в отце того же человека, которого видит и сам Эдриан, но пока его младшую сестрёнку захватила эйфория от вероятного воссоединения семейства, Пьюси-младшему оставалось лишь наблюдать за этим со стороны, и пробовать найти свой путь. Начать с чистого листа, забыть о своей фамилии, если до этого дойдет. Эдриан тихо садится на кровати, так, чтобы не разбудить Лав, и жалеет, что не помнит, где остались сигареты - искать их сейчас он точно не пойдет, вдруг что-нибудь уронит с непривычки или скрипнет дверью, лучше посмотрит на спящую кузину. Всю ночь, а ещё и ночь до того, Пьюси неподвижно лежал, будучи не в силах уснуть. И часто просто смотрел на Лав. Даже в кромешной тьме, когда были погашены все огни и ночь скрывала даже очертания предметов и людей в этой комнате, Эдриан смотрел туда, где спала Лав и ему становилось лучше. В юной мисс Браун было что-то такое, что вселяло в него уверенность и спокойствие - даже одного взгляда на неё, одного легкого, но уверенного прикосновения руки ему хватало, чтобы пожирающее изнутри отчаяние немного утихло. Пьюси нынче похож на тряпичную куклу - он поворачивается туда, куда его повернули, делает то, чего от него хотят - мягкие послушные руки могут обнять, если нужно, или помочь по дому, ведь они достаточно крепки, чтобы удержать швабру, например, а ещё тряпочный человечек всегда следует за своим хозяином. Но Лав играет с ним очень осторожно, да и не игра это всё, Эдриан знает, что она хочет ему помочь. Вот только так сильно пока в нём потрясение и разочарование, что Пьюси следует за ней почти машинально, не отдавая себе отчёта в собственных действиях. А по ночам он просто смотрит на Лав, думая о том времени, когда они были детьми, о каждом периоде, который они проводили вместе, и каждом, который им почему-то довелось жить порознь. Эдриан знает, что, наверняка, снова возникнет точка невозврата, после которой случится очередное затишье в их отношениях, но пока... всё именно так, как и должно быть. Не идеально, нет. Но они рядом, и Пьюси не мог бы представить другого человека, которому он мог бы когда-нибудь довериться настолько. Иногда можно и не говорить - Лав и так всё про него знает, от чего порой бегут мурашки по коже. Не может же она читать мысли? Эдриан обхватывает колени руками, и откидывается на стену позади себя. Порой, ему кажется, что он мог бы сидеть так сутками. Ему хочется растянуть эту оттепель в их отношениях на как можно более долгий срок. Солнце медленно поднимается, совершая свой ежедневный променад по небосклону, и недавно разбудившие Эдриана лучи, теперь бьют по глазам, заставляя либо отвернуться, либо переместиться. Затекшие конечности неприятно ноют при малейшем движении, и хочется просто посетовать на то, что вчера никому из них не пришло в голову задернуть занавески. Эд потягивается, и думает, что Лав для него многое делает, а он ничем не может ответить ей, в нём просто не осталось для этого сил. И именно в тот момент, когда кузина забавно вздыхает во сне, кажется, что-то пробормотав, Пьюси приходит в голову гениальная, на его взгляд, идея. Он бесшумно практически стекает с кровати, обувается в мягкие тёплые тапочки, и следует вниз, на кухню. В доме, кроме Эдриана и Лаванды, никого нет, поэтому Пьюси замирает у одного из окон, и в полной тишине несколько минут рассматривает шапки снега, одевшего деревья, а затем переводит взгляд на рождественскую елку в гостиной Браунов. Он думает, что сейчас ему отчаянно не хватает Норы рядом, а затем будто стряхивает с себя эти мысли, вспоминая за чем он шёл вниз. Эд собирается приготовить Лаванде завтрак.

автор: Fenrir Greyback
отыгрыш: Смерть придёт, у неё будут твои глаза
2016-02-01 19:02:12

Удивительно, сколь не властны мы над тем, как наше прошлое возвращается к нам - порой уже тогда, когда мы забываем, кто мы есть, откуда пришли и в какой момент жизненного пути свернули не туда, оказавшись на краю отвесной скалы под пылающими башнями замка.

Фенриру восемь. Они с Родериком пробираются по густой зеленой чаще, выискивая в лесу кроличьи ловушки.
- Эй, Финни, подай-ка мне ружье.
Сивый разматывает засаленную тряпку и впервые с любопытством осматривает это удивительное изобретение - две длинные трубки с ручкой на конце и болтающимся между ними ремнем. Родерик стоит, склонившись над деревом и ковыряет грязным пальцем кору, на которой четко виднеются следы от чьих-то когтей.
- Медведь, - говорит он, - где-то рядом.
От Родерика смертельно разит спиртным. Если здесь и есть медведь, думает про себя мальчик, то он наверняка сможет учуять нас за версту.
Не забывай оглядываться. Раз увидишь зверя - не двигайся, медленно отходи. Целься промеж глаз. Кричи, шуми, бей себя в грудь, но ни в коем случае не поворачивайся к нему спиной и не вздумай бежать.

Все произошло так быстро, что думать было просто невозможно. Сивый упал на колени и прогнулся назад, один конец ветки выставляя вперед и вверх, а другой упирая в землю. Он изо всех сил удерживал ее в таком положении, когда на копье обрушилась вся мощь беролака, сопротивляясь ей на пределе своих возможностей. А уже в следующий момент увидел острие - оно торчало из спины медведя, поблескивая в темноте. Стремительный бросок Роули привел к тому, что его пронзило под силой собственного веса. С трудом поднявшись на ноги, Сивый, не теряя времени, тут же кинулся к ослабшему противнику и крепко схватился за основание треснувшего пополам сука, нечеловеческим усилием вырывая его из оборотня. На траву хлынула кровь.

Оглушение прошло, и все звуки мира обрушились на него разом. Теплое, липкое дерево теперь было в его руке. Значит, все кончено. Значит, он победил.

Приблизившись еще на шаг, Сивый в последний раз взглянул в глаза поверженного противника. Они все еще бегали по сторонам, а затем устремились в небо, и в них отразился вдруг отблеск взмывшего в воздух заклинания, посланного с того берега. После чего подернулись пеленой и навсегда помутнели. Вервольф не знал, сколько времени он простоял так, наблюдая за тем, как Торфинн истекает кровью. В голове звенела пустота.

Не раздумывай. Не сомневайся.
Помни свое имя. Чти своего создателя. Беги вперед и не останавливайся, потому что они уже у тебя на хвосте.

***

Сивый рассеянно шарил рукой по земле поисках палочки и, наконец, нашел ее. Лорд наверняка запросит доказательство смерти Роули. Но Фенрир был не в том настроении, чтобы выслуживаться перед хозяином. Нет, он не отдаст тело, чтобы то изувечили да бросили догнивать на каком-нибудь кургане. Собрат, каких бы ошибок тот ни совершал, достоин лучшего.

Подняв Торфинна с земли, Сивый перекинул его через плечо и побрел прочь. Кровь из раны стекала ему на рубашку, омывая грехи отцов и их детей, свершенные и грядущие, проливая багровые слезы по утраченной человеческой сути. Именно так все и происходит. Мы приходим в этот мир людьми - задыхаясь, крича, людьми же и умираем, испуская свой последний вздох. Наверное, в этом есть какой-то смысл. А может, человечья плоть просто больше по вкусу червям.

За это ли он боролся, скитаясь по землям в поисках одиноких и отчаявшихся детей луны? Этого ли добивался, объединяя стаи и собирая под своим знаменем армию? Нет. После этой ночи все будет кончено, решил Сивый. Они сделали достаточно. Они уйдут, и ни в чьей власти больше не будет решать судьбу оборотней, кроме них самих, их товарищей и вожаков.

Спустившись к озеру, Фенрир присел на корточки, опустил руки в ледяную воду и принялся смывать с лица присохшую кровавую корку. Неподалеку отыскалась бесхозная лодка и привязь, на которую он водрузил тело Роули и крепко перетянул, чтобы тот случайно не выскользнул за борт на тревожных волнах, испещривших гладь. После чего накинул сверху свой плащ, точно саван, и поджег. Все это он проделал в полном безмолвии, хмуро сведя брови на переносице.

Лодка отдалялась, уплывая, уменьшаясь в размерах, в то время как костер продолжал разгораться, становясь все выше и ярче, пока целиком не поглотил ее. Это было похоже на праздник. Яркий, шумный, взрывающийся феерверками, как шетландский фестиваль. Казалось, вся округа решила посмотреть на смерть Тора. Воистину празднество, достойное короля.

автор: Celestin Malfoy de Fantin
отыгрыш: And then there were none
2016-02-17 16:50:46

На сторонний взгляд между ля Рошем и Фантеном сходства было значительно больше, чем на самом деле, потому в университетской среде ни у кого не вызывало удивления их приятельство: оба производили впечатление склонных к эстетству и сибаритству аристократов, для которых важнейшие проблемы и вопросы жизни вертятся где-то между "что надеть?", "где вечером выпить?" и "какую бы красотку подцепить на этот вечер?" В случае Селестена впечатление это было обманчивым в огромной степени, но доподлинно знали об этом единицы. Что касается Жерома - на деле он был много ближе к соответствию первому впечатлению, что, впрочем, никак не мешало ему обманывать ожидания и пудрить окружающим мозги, даром, что в легилименции он ориентировался исключительно на уровне, приличествующем уважающему себя аристократу, но никак не лучше. После университета пути их разошлись, но продолжали регулярно пересекаться самым внезапным образом, что, в общем-то, не огорчало нимало ни одного, ни другого.
Приглашение от ля Роша было неожиданным, как и всякое его появление в пост-университетской жизни Селестена, но не было удивительным, хоть прежде Сказочник не имел чести бывать на Isola dei Pazzi, и странным могло показаться, что Жером решил встретиться именно сейчас, в столь напряжённый политически момент, что даже самые простые обыватели замирали порой в ожидании, что небо вот-вот развернется над их головами, чтобы пролиться дождём смертоносных молний. Могло бы показаться тому, кто знал ля Роша хуже, чем Фантен, который прекрасно понимал: этому человеку политически напряжённые моменты интересны и важны не более, чем результаты выборов магловского президента на Американском континенте, и у него всегда найдётся зачарованный зонт, чтоб защитить от любого дождя из молний и себя, и своё поместье, и свою прекрасную супругу.
Прекрасную супругу Жерома, к слову, Селестену довелось знать ещё до их женитьбы, и в памяти его она оставила самый приятный, цветистый и яркий след и посему, несмотря на свою репутацию чёрной вдовы, не вызывала ровным счётом никаких подозрений и неприязни. Впрочем, когда это его волновала чья-то репутация.
Входя в один из каминов Хогвартса и называя пункт назначения, Селестен пребывал в самом приподнятом расположении духа, однако, стоило стухнуть изумрудной вспышке перемещения, и оно начало неумолимо и безжалостно портиться: чары, накрывающие поместье с целью защитить обитателей и гостей от легилиментов, он ощутил сразу, - они расползлись в сознании гадкой и липкой взвесью, путая мысли и вызывая головную боль, - лёгкую, едва ощутимую, но гулко-навязчивую.
Селестен перешагнул мраморный порожек и выпрямился, оглядывая уже прибывших гостей и безотчётно потирая левый висок, в котором сосредоточилась неприятная болезненность. Признаться, из послания Жерома он понял, что вечер предполагается в узком кругу: хозяева поместья, он сам, может быть, кто-то ещё - но совсем немного, один-два человека. На деле же людей в просторной гостиной расположилось много больше, чем ожидал француз, и, судя по гулу, которым отдало из только что покинутого им камина, ожидались ещё гости. Самым неприятным обстоятельством же, - после чар, эхо которых в его голове жужжало потревоженным ульем, - он определил отсутствие самого Жерома. А ведь именно с ним сейчас хотелось побеседовать больше всего.
Решив, что, если сознание не свыкнется с воздействием пресловутых чар и улей в его голове не утихнет, он непременно откланяется сразу после ужина, Селестен отошёл от камина. Остановившись чуть поодаль, он вновь оглядел собравшихся и на сей раз его взгляд выхватил несколько знакомых лиц, причём, ни одно из этих лиц он увидеть здесь не ожидал. И пусть самой неожиданной стала угрюмая физиономия оборотня Фенрира Сивого, необоримое желание спросить, как он здесь очутился, вызвало лицо Антареса. Селестен не припоминал особо тёплых отношений между Эйвери и ля Рошем в университете - они вообще не общались. От того, чтобы подойти сразу, не мешкая, к Антаресу, удерживало Селестена лишь присутствие ещё одного знакомого - Джекилла Калгори, который составлял немцу компанию и явно не собирался в ближайшее время отлучиться. Селестен отлично помнил образ Антареса, бережно сохранённый памятью зловещего доктора. И нельзя сказать, что он опасался Калгори или категорически не желал с ним общаться - между ними не пробегало ни чёрных кошек, ни других предвестников ссоры, - но инстинктивно опасался говорить с Антаресом в присутствии этого человека. Доверять инстинктам в его состоянии было решением не самым здравым - в голове всё так же гудело - однако, чему ещё оставалось доверять? На своё логическое мышление он не мог положиться ввиду его неразвитости, граничащей с полной атрофией.
От невесёлых мыслей его отвлекло появление мадам Забини, чей наряд усиливал без того яркое чувство гармонически целого воспоминания, что вызывало красивое лицо с ослепительной улыбкой.
- Представить не могу, чем  Жером вас заманил в нашу скромную обитель, шантажом ли, или мятными леденцами? - игриво поинтересовалась Соланж, протянув тонкую руку.
- Лишь появившись здесь, я осознал, что нужно было проявить твёрдость и заставить уговаривать себя несколько дольше, - отозвался Селестен, коснувшись губами её иящной кисти цвета молочного шоколада, имея в виду опутывающие поместье чары и не сомневаясь в том, что хозяйке о них прекрасно известно, - Очень надеюсь, что он появится в ближайшее время, так как мне не терпится задать ему несколько вопросов, - добавил он, принимая бокал вина, предложенный мадам Забини.
Вино было весьма кстати - оно могло бы слегка утишить его волнение, замедлив бег мятущихся спутанных мыслей. В конце концов, почему бы не провести один вечер как подобает нормальному человеку - без прогулок по чужим сознаниям? Только бы стих этот невыносимый гул.
Бросив ещё один взгляд на Антареса, рядом с которым всё маячил несносный Калгори, Селестен отошёл ко второму камину, - тому, в котором горело уютное пламя, - и опустился в удобное кресло - стоит отдать Жерому должное, он ценил комфорт и не держал в доме красивой, но неудобной мебели, чем грешат нередко эстетствующие аристократы.
Вино действительно помогло и, спустя три четверти часа и три бокала, когда хозяйка позвала гостей за стол, назойливое жужжание в голове притихло, точно отодвинувшись за стену, а мысли потекли размеренно и лениво и теперь не причиняли страданий, хоть и оставались спутаны точно во хмелю. Хотя, он ведь действительно захмелел.
Заняв своё место за столом и приметив между прочим по левую руку от себя знакомую молодую женщину из Хогвартса - ту самую провидицу, которой не посчастливилось отведать его вялого "Круциатуса" в ходе достославного путешествия в подземные чертоги древнего замка. Узнать, насколько свежи её воспоминания и насколько остыло негодование в отношении него, возможности не было, и Селестен, очаровательно улыбнувшись соседке, спросил:
- А вы с помощью какого камина перемещались, мадемуазель Клируотер? Если бы я знал, что вы тоже приглашены, непременно предложил бы сопроводить вас. Не приоткроете завесу тайны - откуда вам знаком мсье де ля Рош?
Взгляд его снова притягивало лицо Антареса, и то, что они за всё это время не сказали друг другу ни слова, огорчало его сильней, чем можно было предположить, хотя интерес к тому, как Гриндевальд очутился на Острове сумасшедших, поутих: в конце концов, кто из них не заслуживал чести побывать в местечке с подобным названием?

автор: Jekyll Calgori
отыгрыш: Sic semper tyrannis
2016-03-04 02:46:36

Знаете, что самое опасное в безумии? Оно заразно
Джекилл присел на корточки и хищно оскалился, наблюдая за тем, как медленно разливается по равнине молочный, сияющий во тьме, туман. Не было ветра, не было дождя, лишь тяжелые низкие тучи шептали, трещали по швам под далекие раскаты грома где-то там, у линии горизонта, разрываемые острыми пиками елей. Буря приближалась, но настигла бы их еще не скоро и местность замерла в смиренном спокойствии пассивного ожидания.
Мужчина приложил пальцы к губам, бегло перебирая подушечками точно на гармошке играл и пошатнулся, опуская затуманенный взгляд на стрелки карманных часов. Они должны были сказать ему что-то о времени, помочь в тонком расчете, но волшебник не видел ничего большего, чем замыленные символы циферблата - он чувствовал время нутром, а для этого не нужны были ни шестерёнки, ни цифры, ни стрелки. Калгори прикрыл глаза, шумно вдыхая прохладный воздух весенней ночи и оскалился сильнее, выдавая это за высшую степень счастья, которой не грех было поделиться с окружающим миром. Румын запрокинул голову назад, подставляя тусклому свету зеленой луны адамово яблоко, яремную впадину, хитрое переплетение вен и артерий, сотрясаясь от смеха.
- Что-то забавное, доктор? - раздался мерзкий хруст за спиной, хотя кто-нибудь когда-нибудь крестил эту какофонию  милым голоском, отвешивая сухой, как щепка, Элионор комплименты. От одной лишь мысли, что какой-то несчастный вставал перед ней на колени и воспевал дифирамбы несуществующей красоте стало еще смешнее, однако улыбка на лице румына медленным образом растаяла, подобно леденистой корке на майском солнце. Он замер на вдохе, незаметно покачиваясь из стороны в сторону, и с губ сорвался хриплый стон уставшего человека.
- Разумеется, моя дорогая, - одного резкого движения хватило для того, чтобы выпрямиться в полный рост и сокрыть ведьму в монохромной тьме собственной тени. Джекилл судорожно свел пальцы, будто пытался впиться ногтями в упрямый невидимый мяч, стенки которого сопротивлялись, пружинили, боролись за целостность. Под рваным движением руки волосы ложатся назад, обнажая высокий лоб в испарине. Доктор разминает шею и плечи - хрустят позвонки и кости -  и щурится на раскинувшийся пред ним пейзаж. Где-то на задворках сознания фиксируется призрачное движение сквозь молочное варево, слишком быстрое для того, чтобы остаться в сознании четким, - разве не смешно, когда жертва подпускает хищника так близко, наивно полагая, что тот из вежливости не польстится обнаженной стороной?
Она что-то говорит, а он скалится в подлунное ничто, совершенно не предавая значения ведьминым словам. Лагерь готовится ко сну, лагерь замирает в предвкушении чего-то столь важного, что было бы непростительно упустить, однако никто даже представить себе не может, насколько он близок к этой черте. Джекилл улыбается и его оскалу вторит звонкий смех безумия, рассыпающийся в сознании горстью черного жемчуга. Он медленно сочится наружу, обволакивая все действительное и настоящее, искажая реальность и сводя гомон мира в шорох перкуссии. Это как приложить к уху ракушку и верить, что слышишь эхо далекого моря, когда на самом деле всё это не больше чем кровавое болото внутри. Лунный свет тает буквально на глазах, подвергаясь натиску размашистых туч и всё вокруг медленно погружается на четверть тона в большую тьму. Джекилл складывает ладони треугольником и резко поворачивается к женщине, которая всё еще вороной заливается о чём-то своём, в то вреям как губы его вытягиваются в нить насмешки и бровь высокомерно взлетает вверх.
- Скажи, моя дорогая, - доктор бесцеремонно перебивает Элионор и с радостью отмечает, что трещетка умеет вовремя заткнуться. Мужчина медленно подходит к ней шаткой походкой, свойственной по большей степени людям в легком подпитии или дурмане - она нервно дергает подбородок, стараясь казаться значительнее, однако при росте румына и его безразличии к окружению это фактически невозможно сделать. Ребро ледяной ладони ложиться на впалую женскую щеку и он фактически кожей чувствует, как ширится её грудная клетка в порыве неожиданного волнительного "оха". Ведьма любит, когда её касаются, когда называют милой и находят привлекательной. Она из кожи готова выпрыгнуть, лишь бы привлечь к себе внимание волшебников уровнем выше и если бы то было возможным, то непременно перегрызла бы глотку своей главной конкурентке за право оказаться подле чьих-то ног. Это отвращает Джекилла, рвотным порывом подступая к горлу, но не будь он колдомедиком если бы не умел держать подобное под контролем. Большой палец покрывает ямочку на тяжелом подбородке ведьмы от того острый ноготь едва-едва касается нижней губы и волшебник старается улыбнуться как можно снисходительнее, даже сквозь мутную призму своего сознания напоминая видя в себе отцовские качества и жесты. Вторая ладонь ложиться на затылок, отдавая интимностью, теплом и дурочка верит - откуда же ей знать, что его пламя не греет, а обжигает льдом, - все приняли снадобье, которое я принес?
- О, конечно же! - Элионор довольно скалиться, пытаясь набросить на себя мантию осведомленной небрежности, которая впору кому-угодно, но только не ей и эту проблему не решить подрубкой манжет. Ей не удасться сдержать голос услужливой псины, разрываемой собственной значимостью, и хоть Калгори с прискорбием отмечает, что погань смотрит на него глазами любимой им девчонки, неловкие попытки кажутся не очаровательными, а убогими. По закоулкам румынского сознания нарезают круги волки, жаждущие плоти и обнаженной луны, они вонзают свою клыки в мягкие нервы и бросают камни в штормовые волны души, вытаскивают самые сокровенные воспоминания, противопоставляя действительному, тому, что у него фактически в руках, - я лично проконтролировала, будьте покойны.
- О, не сомневайся, моя дорогая. Я буду, - и без колебаний он обращает хватку в камень, впиваясь в затылок ведьмы и резко дергая подбородок в сторону. Беспомощно трескаются позвонки и Джекилл с нескрываемым возбуждением и ликованием ловит в расширившихся от ужаса зрачках ведьмы тень недавно теплящейся жизни. Она даже понять ничего не успела, плененная барской лаской, словно кошка под теплым весенним солнцем - судорога напряжения была не долгой и уже через мгновение тело обмякло, как набитая соломой кукла. Стерва должна была умереть, у неё не было иной судьбы - хотя бы за то, имела такие же глаза, как у его девочки, его любимой девочки, его Аники. Румын ухватился за каштановые волосы, наматывая жидкие вихры на кулак и поволок свеже-оформленный труп в палатку, вынимая из внутреннего кармана пальто палочку.
- Круцио - он  не кричит, как то положенно в миг сотворения подобного заклятья, но и не шепчет. В заклятии нет эпатажа, нет садистского наслаждения или упоения собственным величием. Это данность столь же сухая, как печать смертельного приговора в личном деле полит-заключенного. Яркий луч вонзается в грудь лысого волшебника и тот падает на колени, впиваясь в отполированную макушку ногтями, судорожно стараясь соскрести с неё кожу и вопит нечеловеческим голосом. Калгори знает, как действует его заклятие, его первая жертва была рада поделиться впечатлениями от пройденного, лишь бы добрый доктор не решил повторить процедуру. Он вразвалочку движется к павшему на колени магу, не выпуская из руки ни палочки, ни мертвой ведьмы и кажется магу, что жертва его кричит до чертиков уж ритмично, словно морской прибой. Ему вливают под кожу свинец, выжимают, как мокрое полотенце, кости, вгоняют в глазницы иглы и выскабливают на спине недобрые знаки - в одну секунду, в один час. Первое заклятие самое яркое, самое длинное, особенно если кончик волшебной щепки указывает на жертву так, словно вдавливает в землю. Лысый коротышка уже хрипит, не в силах кричать так долго и так громко, но Джекиллу многого и не надо. Он уже подал знак - такого разве глухой не услышит. Он успевает сравняться с мужчиной, червём извивающимся по полу, и лишь тогда выпускает из стальной хватки голову Элионор, уничижительно скидывая тело к ногам еще бьющегося в агонии человека. Не отводя ни палочки, ни глаз, он присаживается, вынимая из сапога заветный нож и без сожаления с размаху вонзает его в черепушку, прибивая сияющую, как хрустальный шар, голову к земле и хрипы исчезают. Кровь окропляет лицо, белеющую под расстёгнутым пальто рубашку,  стоящий рядом стол и ведьмин труп. Доктор отпускает палочку и хватается за лоб жертвы, вытягивая из трупа Лейлу - клинок охотно входил, словно в масло, но прощаться с кровавым мясом хотел едва ли.
- Все будут покойны, - еще немного и в палатку набежит добрая половина лагеря, пока их отделяет лишь дальнее расположение. Джекилл улыбается, облизывая лезвие и встает на ноги, - никто не уйдёт обиженным.
Тело содрагается в глупом истеричном смехе, ломается, повинуясь необъяснимому порыву. словно со страниц бульварных романов викторианской Англии сошло чудовище с лицом Джигирнаута, оживший мистер Хайд, вытянутый на колесе и пережеванный магическими реалиями, до безобразя реальный и до гротеска вымышленный. Ни то и не другое. Ни альфа, ни омега, но и начало, и конец. Мужчина плашмя проводит от уха до уха, ловя неописуемое удовольствие от смрадного аромоата смерти и даже тогда не может задушить смеха. Румын помечает себя печатью костлявой дамы, словно следует доброй примете и скалится, поднимая палочку и убирая нож обратно в голенище сапога.
- Медлишь, дружище, медлишь, - хрипит он вновь выпрямляясь в полный рост и оборачивается через плечо. Их безумный план прост до предела - он ослабляет магов зельем, а Рунар отрезает им пути отхода. А потом они вырезают всех и каждого, кто станет на пути и никто из них не успокоится, пока сырая земля не станет тяжелее железа, вдоволь напившись крови. Пока их воспаленный безумием разум не посчитает достаточным. Пока не угаснет безумие.
Никогда.
Джекилл Калгори обнажает ровный ряд белоснежных зубов с острыми, словно и взаправду вампирскими, резцами и сквозь полумрак палатки, сквозь призму сумасшествия видит во взгляде побратима отражение собственного зверя.
Да начнется жатва.

автор: Berlin Morgan
отыгрыш: Каникулы в Румынии | Vacanțe din România
2016-03-16 23:01:24

Отпуск. Какое же это сладкое слово. Впервые за несколько месяцев можно перестать хмурить брови, следить за спиной, а главное не нужно носить ужасно неудобные белые рубашки и мантию. Берлин, наверное, могла бы просто проваляться несколько недель на диване в своей гостиной и всё равно была бы счастлива. Но приглашение от старого друга оказалась как нельзя кстати, так что Берлин не раздумывая ни минуты покидала вещи в сумку, оставила обиженно сопящего Кристофа в доме матери, чтобы животина не погибла от голода во время её путешествия, и уже через полчаса щурилась на пригревавшее в небесах солнышко около ближайшей к заповеднику гостиницы. Знала бы, чем обернется эта прогулка по родине самого знаменитого в мире вампира, с большей бы любовью отнеслась к привычному дивану и пасмурному лондонскому небу.
А вот теперь шлепала по нагретому солнцем камню, еле сдерживая рвущиеся наружу ругательства и прищелкивая языком каждый раз, когда Чарли начинал то ли извиняться за то, что валлийские драконы в детстве обладают столь строптивым характером, то ли обвинять её в том, что теперь драконы будут бояться каждой блондинки, пытающейся подобраться к их загону. Берлин и сама понимала, что сложившая ситуация смешна и глупа, но не так-то просто было утихомирить внутреннего демона, что требовал мести за задетое самолюбие, опаленные волосы и оцарапанную руку. Впрочем, внутренний демон требовал сатисфакции только за самолюбие, а вот Берлин перебирала в голове веские и не очень причины злости, чтобы сию же секунду не улыбнуться Чарли, так неумело извиняющемуся за инцидент. Она простила его около получаса назад, а теперь только наслаждалась спектаклем. Хотя если бы Чарли перестал припоминать, что это был загон именно для малышни, она бы давно сказала, что всё в порядке, и продолжила расспрашивать его о достопримечательностях Брашова и магических лавках, куда стоит заглянуть в первую очередь.
Пусть помучается ещё чуть-чуть.
Ещё чуть-чуть длилось уже достаточно долго, а они всё ещё не нашли ни бара, ни выпивки, к тому же палящее солнце хоть и прошло точку зенита, но всё так же напоминало раскаленную груду металла, обещая если не спалить Берлин дотла, то хотя бы поджарить до нежно-розового поросячьего оттенка. И всё же разворачиваться домой никто из них не собирался. Чарли был уверен, что за следующим поворотом их обязательно будет ждать отличный бар, а Берлин давно перестала следить за дорогой и теперь могла разве что аппарировать обратно в свою уютную комнатку на втором этаже гостинцы. Но бросить друга посреди улицы было даже для неё чересчур.
- Ещё десять минут и вместо бара мы отправляемся в ближайший магазин, а потом я вторично пробую подружиться с валлийцами, но уже после пары литров чистейшего бренди. Как ты думаешь, они оценят, если малышню опять разгонят по углам? Или тогда за мной придет их мамаша? - может в начале фразы это и было шуткой, но высказав идею вслух, Берлин красноречиво указала взглядом на небольшую лавку в конце улицы. Ещё через минуту она открыто заявила, что её ноги не приспособлены к преодолению расстояний больше двух-трёх километров, а за очередным поворотом собиралась таки остановиться и сообщить Чарли о своем намерении упасть на мостовую прямо там, где они стоят.
До падения оставалось секунд пятнадцать, не больше, когда Берлин отвлеклась на шумную компанию, вставшую на пути их следования. Чарли, вполне вероятно, заметил их первым, раз так уверенно обошел девушку, словно собирался защищать её от их нападения. И хотя девушка не понимала ни слова из их разговора, по громким голосам и активной жестикуляции было понятно, что очень скоро спор перерастет в драку. И драка эта будет скорее избиением младенца, потому что против одного мужчины, что стоял спиной к Лин, выступало трое "борцов в тяжелом весе". Так что, не успев даже обдумать мысль о глупости собственного вмешательства, а уж тем более не дав Чарли времени остановить себя, Берлин в три шага преодолела разделявшую их площадку и встала рядом с мужчиной. Вот только первый удар в челюсть он уже пропустил.
- Ну и что за хрень тут происходит? - на неё уставились все четверо, а Берлин вряд ли понимала, что единственным, кто может разобрать её слишком уж беглый румынский смешанный с английским, был Чарли. А он стоял на другой стороне улицы, в ускоренном режиме стараясь постичь умение превращаться в статую.