автор: Draco Malfoy
отыгрыш: Wake me up when December ends
2015-01-25 12:17:44

Кого бы ты предпочел: врача, который будет держать тебя за руку, когда ты умираешь, или врача, который игнорирует тебя, когда тебе лучше? © House M.D.

Сегодня у Лаванды не получилось бы вывести Драко из себя по одной простой причине – после разговора с представителями так называемой высшей медицинской власти его состояние и так было на самой высокой отметке раздражения. Эти надутые болваны представлялись Малфою похожими на некоторых преподавателей Хогвартса, что замаскировывали собственное малодушие благими намерениями.
По сравнению с ними Лаванда была простой жертвой обстоятельств, и даже её невысокого пошиба (по мнению аристократа) юмор не мог ухудшить расположение духа, в котором пребывал блондин. Драко устал за много лет от сравнений с чешуйчатыми рептилиями, к которым юноша не испытывал особой любви или восхищения. Он даже боялся их и считал, что подобное имя больше подошло бы кому-то вроде Чарли Уизли, или кто там работает в румынском заповеднике из этой семейки лоботрясов? Но объяснять это каждый раз было без толку, учитывая, что не одна гриффиндорка с удовольствием подхватила сравнение. 
«Ещё этот Финниган таскается сюда, будто мёдом намазано». Когда Малфой только начинал работать с мисс Браун, Симус остановил его в коридоре и, по всей видимости, начитавшись рыцарских романов, точно хитроумный ламанчский идальго, завёл долгий разговор о том, что он сделает, если Драко обидит Лаванду. На тот момент Малфою дали зелёный свет и не ставили палки в колёса, поэтому угрозы Финнигана были ему побоку:
- Я могу развернуться и уйти, но если ничего не делать, - фыркнул колдомедик, - скоро тебе придётся носить ей вместо конфет с букетами собачье печенье и мозговые косточки, - Драко пришли на ум нередкие высказывания Снейпа в адрес Блэка, - советую прикупить учебник по дрессировке, может быть, она освоит апорт.
- Тебя это забавляет? – разозлился Финниган, выхватывая палочку. Драко попятился, но быстро взял себя в руки, напомнив себе, что они находятся в оживлённом коридоре, где даже гриффиндорец не осмелится напасть на него просто за обидные слова. Малфой не собирался продолжать беспредметный разговор, зная, что у Симуса нет ни выбора, ни рычагов какого-либо воздействия.
Спустя год Финниган пришёл не вовремя, застав Лаванду не в самом лучшем положении и, вылетев из её палаты, буквально бросился на Малфоя, словно разъярённый лев-людоед, собираясь то ли убить на месте, то ли хотя бы заставить почувствовать ту же боль, что чувствовала она. В сбивчивом потоке обвинений, обрушившихся на него потоком словесных отбросов, Драко долго трудно было вычленить связные предложения, но потом они всё же сложились в нечто удобоваримое:
- Есть у тебя вообще хоть капля жалости, – Финниган схватил Малфоя за грудки и прижал к стене, впившись в бескровное остроносое лицо ненавидящим взглядом, - или кодекс врачебной этики для тебя пустой звук?! – проходившие мимо пациенты оглядывались на них, один из коллег в конце коридора оставил свои дела и поспешил к дерущимся. У Малфоя родилась надежда, что его не придушат здесь же, не дожидаясь праведного суда и следствия. Хотя Драко самому не хотелось доводить до этого – присяжные не будут на стороне Пожирателя Смерти.
- Жалость ей не поможет, - огрызнулся Драко, безуспешно пытаясь разжать пальцы противника, - почитай устав больницы, в правилах нет ничего про жалость. Впрочем, правила ведь не для гриффиндорцев, да? Вы игнорируете существующие, а  свои выдумываете, - застарелые обиды грозили ответной лавиной нападок, но Симус рыкнул, не дожидаясь их:   
- Не смей даже заикаться о гриффиндорцах, ты, змея подколодная, - к этому времени подоспел целитель отделения отравления растениями и зельями. Намекающее покашливание побудило Финнигана вспомнить о приличиях, и он отпустил Малфоя, что принялся прежде всего расправлять складки на воротничке и приглаживать взъерошенные  волосы. Целитель осуждающе покачал головой и вернулся к своим делам.
- Да, я змея, - признал Драко, - символ медицины змея как раз, так что не мешай мне заниматься своим делом, договорились? Я подвергаю её риску, это правда, - Симус хмуро оглянулся на дверь, за которой до сих пор слышны были негромкие подвывания, - но этот риск оправдан. Нельзя удалить опухоль, не разрезав здоровую ткань.
Спустя ещё несколько месяцев появились первые успехи. Драко редко жертвовал собственным благополучием, но целеустремлённости и карьеризма слизеринскому принцу было не занимать, поэтому он даже провёл несколько ночей без сна, не желая потерять прогресс.  Когда Малфой снова повстречал Симуса в коридоре, то шарахнулся от него в сторону, когда тот попытался взять колдомедика за рукав:
- Постой, -  Финниган говорил через силу, заставляя себя, - я только хотел сказать спасибо, - Малфой не верил своим ушам, - ты обещал вылечить её и сделал это, хотя я и не верил. Кому угодно, только не тебе, - усмехнулся гриффиндорец, и эта фраза убедила блондина в том, что Симус всё же вещает по собственному желанию, а не под Imperius, которым его заколдовал кто-то из прошлых приятелей. В отличие от Финнигана, которого сей поступок, несомненно характеризовал, как человека, умеющего признавать свои ошибки, не все разделяли его признательность и сегодня Драко в этом убедился.
- Они хотят, чтобы я отдал свои разработки Дэвису, - процедил Малфой, вздрагивая, когда Лаванда внезапно без всякого предупреждения очутилась в его объятиях. Через секунду молодой человек понял, что она скорее использовала его, как иные инвалиды – ходунки. Её эта новость удручила не меньше, чем Драко и, как ни странно, слизеринца это обрадовало: право пациента на выбор врача обычно уважают. 
- Не уверен, что он разберётся и сможет продолжать в том же духе, - подлил Драко масла в огонь, - по мне, так он только испортит то, чего добился я. Пока он будет соображать, что к чему, всё может вернуться обратно, - они оба знали, что подразумевается под безличным и невыразительным «всё». Даже Малфою думать об этом было неприятно.

автор: Ronald Weasley
отыгрыш:  33 способа сделать предложение
2015-02-11 18:28:20

Рональд чувствовал себя по крайней мере неловко, благодаря маму за завтрак. Не находил он себе места и помогая убирать со стола. Невпопад отвечал на вопросы отца, думая о своих проблемах. Ему хотелось сбежать из тесного семейного круга, чтобы, наконец, все хорошенько обдумать. Снова.
Уизли вздохнул, нащупывая в кармане маленькую бархатную коробочку. Тетушка Мюриэль редко когда шутило и что-то подсказывало Рону, что во время последнего его визита к ней она совсем не шутила. От этого становилось еще тяжелее. И вместе с тем Рон понимал, что уже давно пора было сделать Гермионе предложение. Вон, даже Гарри, и тот уже успел пожениться с Джинни, хотя, Поттера, скорее, под венец толкнули репортеры и тонны поклонниц, которые после войны свалились на него, как кирпич на голову ничего не ожидавшего прохожего. И вот теперь Поттер серьезный женатый человек, а Рон как был безалаберным ребенком, так им и остался, несмотря ни на прошедшую войну, ни на его уже не детский возраст. Но пребывать в таком состоянии ему нравилось, хотя парень и понимал, что необходимо уже взрослеть. И вот билет во взрослую жизнь порядочного семьянина уже лежал в его кармане и дожидался своего часа, а Рон все никак не мог собраться с мыслями. Честное слово, воевать против Волдеморта и его приспешников было гораздо проще, чем сделать всего лишь одно предложение. Впрочем, с девушками всегда так, они какие-то непредсказуемые. Подаришь им сердце, а они, воскликнув, что говядине не место на столе, засунут его в морозилку и забудут там. Но Рон знал, что Гермиона не такая, и все равно боялся, что его отошьют или он сам что-то сделает не так, за что потом всю оставшуюся жизнь будет стыдно. А он обязательно сделает что-то не так, он же все-таки Уизли, а не какой-нибудь там Малфой, у которого наверняка все по полочкам.
- Эмм, Гермиона, можно тебя на пару слов, - смущенным шепотом спросил Рон, наклоняясь к подруге. Делать предложение при всех было как-то неудобно, тем более, что добрый дядя Джордж потом устроит разбор полетов и посмеется над всеми действиями Рона, что бы он ни сделал. Вообще, на взгляд Рональда, было бы гораздо лучше по-тихому сыграть свадьбу, а потом прийти к родителям с кольцами на пальцах в духе "Сюрпри-и-из!". Но это было бы по крайней мере невежливо, тем более, что от Молли Уизли просто так не отделаешься.
Как, кстати, и от тетушки Мюриэль, которая каждый раз грозится вычеркнуть кого-нибудь из Уизли из завещания, хотя уже давно должна была сделать это, еще после того, как Фред и Джордж подложили ей навозных бомб под стул.

автор: Celestin Malfoy de Fantin
отыгрыш:  q.o. 16 Magic Winter
2015-02-23 01:26:10

Холод опутывал здание призрачной леской, неумолимо сжимающейся сетью, ловушкой, из которой этим людям не выбраться, потому что слепы, до смешного наивны, слишком горячи, поверхностны и просто глупы. Морра добьётся своего, когда их рассудки одурманит пьянящее дыхание мороза и они сделаются готовы на что угодно, лишь бы сохранить свои жизни, но в это недолгое благословенное время увидят ли они мир - иным? Увидят ли его глазами Морры, обретут ли способность понять её тоску и, может быть, излечить её?
Она сама не знала, что ей так нужно: ведь не тепло же. Объятия? Улыбки? Может быть, достаточно будет тёплого взгляда и нежных слов?
Но слов, пожалуй, достаточно.
Холодный, тронутый мёрзлым интересом взгляд Морры скользнул по открытым рукам девушки в чёрно-золотом, примечая иглы мурашек, коснулся посиневших губ, уловил неестественность скованной позы и лёгкий шелест, просыпавшийся в мягкость бархатых интонаций. Стоя к Морре ближе всех, эта девушка замерзала подобно розе под снегом, теряя насыщенность цвета и сочность аромата. Она была точно зимний мотылёк, неосторожно подлетевший не к пламени, но к источнику смертельного холода, готовый поплатиться жизнью за своё любопытство - жизнью слишком хрупкой, чтобы выдерживать крайности - и лёд был ей так же опасен, как огонь.
Морра мягко улыбнулась, протягивая к собеседнице бледную руку.
- Разве здесь холодно, мадемуазель? - спросила она, недоумённо приподнимая брови, - Да нет же, камины жарко натоплены, тепло обнимает вас за плечи ласковыми ладонями... Кажется, вам просто нездоровится... - пальцы Морры коснулись тонкого запястья, и магия холода окончательно проникла в кровь неосторожного мотылька, - Позвольте, - Морра сделала шаг, оказываясь совсем близко, и ничто уже не могло спасти девушку от магического мороза, окутывающего её тело незримыми путами.
Люди в зале начинали вести себя беспокойно, но Морра отметила, оглядев залу поверх головы своей пленницы, что толпа собирается на приличном расстоянии - у входа. Кажется, кто-то попытался открыть дверь с помощью заклинания?
Морра удовлетворённо улыбнулась: ей не было нужды видеть сквозь спины собравшихся у двери, чтобы знать, что там произошло. Люди в ошеломлении подались назад, гул встревоженных голосов метался меж промороженных стен.
Переведя взгляд на лицо девушки, так некстати заинтересовавшейся загадочным незнакомцем в чёрном, Морра улыбнулась уже виновато, а затем дунула ей прямо в глаза. Дыхание её не заворачивалось в белесые мазки пара, как у людей, оно рассыпалось во взгляде пленницы серебристым песком и глаза её затянула льдистая поволока морозного морока. Морра ещё раз огляделась, удостовериваясь, что внимание собравшихся приковано к двери, либо каминам, либо людям, чьё поведение недвусмысленно указывало на принадлежность к охране мероприятия. А потом подхватила девушку на руки - легко, точно тряпичную куклу, и скрылась в ближайшем проёме.
Плана у Морры не было - несмотря на внешнюю холодность, она не относилась к хорошо организованным личностям, сохраняющим трезвый рассудок в любых ситуациях. Темпераментом Морра обладала меланхолическим, родилась она под знаком рыб, а специалисты в соционике сразу распознали бы в ней типичного Есенина. Сейчас, выйдя в полумрак плохо освещённого коридора с одурманенной пленницей на руках, Морра обеспокоенно оглядывалась, пытаясь мобилизовать умственные способности и выбрать наилучший путь. Ей нужно было помещение, которое она могла бы использовать в качестве камеры для своих заложников: разумеется, одной будет мало, нужно по меньшей мере три. В зале достаточно юных волшебниц, которых одурманить будет не сложней, чем этого чёрного с золотым мотылька: один раз одержав победу, Морра приободрилась и поверила в свои силы. Теперь её задача не казалась такой уж трудновыполнимой и обречённой на провал. Воодушевлённая первым успехом, Морра решительно двинулась к последней двери в коридоре.
Помещение оказалось не особено комфортабельным - Морра попала в прачечную. Но зато оно было пустым. Действительно, кто мог оказаться в прачечной во время торжественного раута?
Щуря по привычке глаза, Морра осмотрела комнату на предмет кресел - ни одного не нашлось - и устроила свой ценный груз в большой корзине грязного белья, надеясь, что бельё окажется не слишком грязным и не ранит тонкой девичьей души, когда пленница придёт в себя. На несколько секунд Морра задумалась о волшебной палочке заложницы, но обыскивать её не стала, чтобы не терять времени, и решила, что много дел натворить пленница не успеет, пока она сбегает за следующей. А выйти уж точно не сможет: в зале целая толпа волшебников не могла побороть магию Морры. Одна девчонка точно не справится.
Придя к таким выводам, Морра покинула прачечную, заморозила дверь в неё и вернулась в зал, где не стала останавливаться, как раньше, в стороне, а осторожно двинулась между людьми, высматривая новую жертву. Она слегка сутулилась и потирала плечи руками, пытаясь таким образом изобразить воздействие холода, чтобы не привлекать лишнего внимания. С паром дыхания дело обстояло сложнее.

автор: Evelyn Rainsworth
отыгрыш: q. o.5.6 Darkness is coming
2015-03-08 12:57:30

Дети вокруг неё молчали, надеясь на то, что тишина укроет их от необходимости совершать выбор, который мог обернуться страшными потерями, тяжёлым камнем готовыми упасть на их души. Но в некоторых случаях нельзя оставаться сторонним наблюдателем, незаметной мухой на стене следя за событиями - в подобных ситуациях тишина означала то, что ты никак не помешал злодею совершить зло. Верила ли она хоть единому слову Селестена? Конечно же, нет. Знала ли, что он держит её как приманку? Едва ли. Догадывалась, что он наверняка знал, какой будет её реакция, но уж никак не могла и подумать, что именно этого ему и нужно. Тишина ездила по ушам злополучным хрустом, и хотелось выть, впиваясь неровнями ногтями в ладони от бессилия.
- Ну, знаешь, это слишком даже для тебя! Я согласен с … простите, не знаю вашего имени, - возмутился Торфинн, и девушка благодарно кивнула головой, радуясь тому, что в этот вечер хоть кто-то был на её стороне. Она никак не ожидала увидеть в нём союзника, ведь по её информации, дырявой и шаткой как прогнившая от старости мантия, он был на стороне Пожирателей. На стороне Селестена.
- Мисс Рейнсворт, - МакГонагалл дёрнула удила, ударив ими по зубам, вновь осаживая ученицу. Эвелин поверить не могла, что от человека, которого она считала врагом, она получила поддержку, а та, которая была с ней мало того, что на одной стороне, но ещё и в одной организации, мало того, что вечно пыталась вернуть девушку на место, так ещё и, зачем-то, назвала свою настоящую фамилию. Плечо неуверенно дёнулось назад с громким выдохом через напряжённые ноздри - фортуна отвенулась от неё.

- Эвелин, успокойся, - "ты-то куда?" Если Минерва могла по привычке отойти от привычной Гвен Элизабет Дарквуд, то откуда информация о её имени у Пенелопы, которая, ко всему прочему, буквально приказала ей успокоиться, вызывало смутные сомнения. И можно было бы дать троллю взятку, что если спросить об этом её саму, то та плавно качнёт головой и скажет что-то о провидении. "Она может знать что-то о семье."
- Если бы большинство из них присоединилось к мадемуазель Дарквуд, я бы с облегчением, не скрою, констатировал невозможность продолжения нашей экспедиции. Но, похоже, большинство студентов благоразумно. - Усмешка скрылась в его устах, удовольствие вперемешку с каким-то горьким разочарованием мелькнуло в глазах. Она поверить не могла, что Пенелопа играла под его дудку, считая, что если что-то натурально, то его не нужно уничтожать. "По вашей логике, друзья мои, если человек родился без ног, то ему никогда и не свойственно ходить - если вернуть ему ноги магией, то это не натурально. Пусть ползает!"
- Господа защитники тьмы, - начала она, с трудом пытаясь сдержать свои эмоции, переливающиеся через край, готовые обжигать всё, к чему только готовы прикоснуться, - мне никто так и не объяснил, что плохого произойдёт в том случае, если мы уничтожим тьму. Была она в основании замка или нет - мне не интересно. Мне интересно то, стоят ли пропажи студентов того, чтобы оставлять её в живых. Вы поверили слову мсье Фантена о том, что уничтожать её нельзя, неужели всем, кроме меня, этого достаточно?

Но сам Селестен не хотел тратить на это больше времени. Он развернулся и направился вглубь замка, в самое сердце того, что можно было бы назвать душой Хогвартса. Порой тёмной, порой гадкой, порой грязной, но душой того замка, который стал для них домом. Почему он до сих пор звал её с собой? Почему, несмотря на то, каким якорем она пыталась висеть на его шее, он до сих пор не отправил её в свои покои громком ультиматумом? Возможно, француз был уверен в том, что если он её прогонит, Эвелин предпримет гораздо больше попыток ему помешать, так что лучше держать врага за пазухой. Или он уже давно отвёл ей роль в своё спектакле, пока что не определившись с сюжетом? Он был змеем, и сейчас этот змей научился петь настолько убедительно, что смог повести за собой и неуверенную, но храбрую Катарину; и провидицу, которая до сих пор не нравилась Рейнсворт за то, что она пыталась её осадить, а при этом сама предлагала несуразные вещи; и Рашель с Диной, которые могли бы в колкости и яде дать фору самому Селестену; и даже двух мастеров трансфигурации. "Какие мы глупые и наивные идиоты!" Её щёки давно уже пылали, отражая пламенный огонь в груди, который медленно, но верно, сжигал все препядствия на её пути к тому, чтобы окончательно сорваться. Сорваться и на молчащих детей, и на отвратительного француза, и на провидицу, считавшую, что она имеет право указывать ей, Рейнворт, что делать, когда сама она идёт на поводу у Фантена, и на Минерву, которая никак не пытается остановить зло, и на Рули за то, что она так и не поняла, к какой стороне он склоняется. Мир захлопнул дверь за спинами тех, что спускались вглубь сырости и страха, и думали ли они когда-нибудь, что станут так друг для друга близки в тот момент разочарований и неуверенности? Думали ли они когда-нибудь, что будут работать все вместе? И только Эви чувствовала себя невероятно одиноко в этой отвернувшейся от неё толпе. Она всеми силами пыталась показать им свои чувства, но никто её так и не понял.

- ...вернее, героиня. Эта хрупкая девушка, готова рискнуть собственным телесным и духовным здоровьем, попытавшись... договориться. С Тьмой. - Эви замерла, как, порой, замирают перед смертью, осознавая, что уже нет смысла дёргаться и пытаться себя спасти. Как звук по туго натянутой струне, по ней проходил тусклый тембр неуверенности и боли, что траурными нотами окутал каждого находящегося поблизости ученика. Смычок устало бродил по ней, то отпускаясь, то поднимаясь выше, заставляя вибрации появляться то в груди, то в ладонях, то в воспалённом мозгу. - Круцио. - Оборвалось. На самом волнующем месте песни, игра оборвалась в ту секунду, когда струна сорвалась с громким звоном, сворачиваясь в крюк. Комната наполнилась звуками человеческих душ, что в панике рассыпались по полу горстью жемчуга. Пенелопа упала на пол, словно поломанный инструмент, что хозяин решил больше не чинить. Эвелин была эпицентром взрыва, что рассеялся по комнате ударной волной холодных чувст, смешавшихся с горячими, и таким образом оттолкнув от себя воздух.
- Ступефай! - Голос, больше похожий на рык, вырвался из её груди, когда рука натренированным жестом коснулась палочки и исполнила жест. В этой комнате она была единственным человеком, способным к боевой магии - и это было хорошо. Таким образом никто не мог её остановить. И ей было плевать, что она подняла руку на профессора, что занялась жестокостью прямо на глазах остальных людей, что совершенно не слушала ограничений. Ударная волна, вихрем разнёсшаяся в теле выпускницы, била прямо в лицо времени, сдирая с него кожу. Таким же образом, как она хотела содрать кожу с Селестена.

Заклинание получилось настолько сильным, впитав в себя душевшый взрыв что Фантен, подхваченный пронзительным лучом, был откинут к стене, сбивая с неё пыль собственным телом, сползая хрупкой фигурой вниз. Эвелин шла к нему широкими шагами, преодолев дистанцию через всю комнату в какие-то мгновения, словно бы подлетев к профессору на крыльях. Он был в сознании, и она хотела, чтобы он сотню раз утонул в собственных же слезах. Иногда нужно переступить черту, чтобы хотя бы запомнить, где она пролегает: девушка схватила его за лацканы пиджака, с недюжей силой, не ожидаемой от человека её роста и телосложения, подняв его с земли на уровень с собой, прижимая к стенке. Мужчина был в сознании - сколько бы она сейчас готова была отдать за то, чтобы то заклинание размозжило ему череп о стенку.
- Вы отвратительный, мерзкий, противный, гадкий и омерзительный человечек с такой же маленькой и гнилой душонкой, не способный даже на настоящее чувство. - Она практически шептала эти слова, чувствуя ветер, неожиданно возросший за её спиной. Дуновением смерти Тьма вплыла в помещение, разнося по комнате шипение своего превосходства. - Гнийте и дальше в своей геенне, пока душа не превратится в склизский гной. - Ей стало лучше - гораздо лучше с того самого момента, когда она только спустила закланинание с губ, но теперь она уже не могла остановиться. Сорвавшись с цепи, она не могла перестать кричать. Девушка резко отпустила мужчину, надеясь, что он упадёт обратно на землю, не в силах встать, и развернулась к появившейся в комнате Тьме, что разинула свою огромную масть с громким хрипом, напоминавшим клёкот измученной птицы. - Тебя я тоже ненавижу! Экспекто Патронум! - Она помнила, что это сработало в прошлый раз, пускай и не смогло тьму уничтожить. С палочки сорвался огромный серебристо-голубой восточный дракон, разинувший свою пасть, и ринувшись к тьме, изогнувшись дугой. Это сработало в прошлый раз - но сработает ли в этот? Но ведь она так и не узнает себе цену, пока не пропустит удар.

автор: Theodore Nott
отыгрыш: Зло не дремлет
2015-03-27 22:45:30

Вечер обещал быть томным.
Тео смахивал пыль с черепов и насвистывал. Черепа насвистывали в ответ. Потом он умылся и, напевая, переоделся в чудесную клетчатую пижаму. Поскольку пижама не умеет напевать, остаток вечера и ночь проходили в тишине.
Но недолго.
– Не «в земле», а «под землёй»! Это совсем разные вещи! – с такими словами он проснулся, оставляя толкование сей фразы на милость биографов.
В первые секунды не вполне понимая, что происходит, Теодор бешено крутил головой и угрожающе размахивал палочкой – так, на всякий случай. В спальне один за другим просыпались и другие ребята; но когда зазвучали первые разговоры и вопросы, пятки Нотта-младшего уже прошлёпали к гостиной.
Так он и появился перед Стефаном: лохматые волосы, клетчатая пижама, босые ноги, палочка в руке и буря во взгляде. А в воздухе, который перестал быть воздухом и временно исполнял обязанности дыма, повис красноречивый запах гари – прямо по соседству с жуткими криками. Крики эти были чем-то средним между завываниями баньши и стенаниями заблудившегося лося. Так звучали воющие чары.
Взгляд Тео переполз с лица Стефана на каминную полку. Там, прямо по центру, на месте одного из его талисманов лежала кучка пепла.
Серого такого, рассыпчатого.
– Мэри-Джейн! – схватился он за сердце и попытался нащупать стул, чтобы как можно драматичнее на него опуститься.
Стула, впрочем, поблизости не оказалось, так что он просто закатил глаза и патетично воскликнул, обращаясь не то к Провидению, не то к люстре:
– Но за что? Она была так молода! Ей не исполнилось и ста двадцати трёх!
После чего вновь повернулся к Стефану и, перекрикивая воющие чары, обвинительно заявил:
– Я так понимаю, если ты ничего не поджёг, день прошёл зря.
Пустота в ряду черепов на каминной полке была пустотой в его сердце.
Возмущению Тео не было предела. Мэри-Джейн приехала с ним на третьем курсе, и с тех пор была в стенах Хогвартса его поддержкой и опорой. И что важнее, она была единственной среди его знакомых девочек, кто не пытался разбить ему ни сердце, ни лицо.
Нотт нехорошо прищурился. По его лицу скользнуло по-взрослому злое выражение – будь здесь кто-то из Упивающихся, он бы сразу заметил фамильное сходство.
– Теперь мне придётся найти новый череп, и у меня уже есть один на примете.
Впрочем, в какофонии криков, завываний и возмущённого ропота собиравшихся слизеринцев его угроза потонула, растеряв должный эффект.
А между тем гостиная действительно заполнялась учениками. Кто-то выходил, позёвывая, на лицах иных читалось беспокойство. Нашлись и те, кто счёл нужным вооружиться палочкой, подушкой или битой загонщика. Появился даже Кровавый Барон – с явным любопытством разыскивая источник столь проникновенных и душераздирающих визгов. Они, возможно, наполнили привидению о счастливых деньках, когда кровь была краснее, топоры острее, а жертвы бегали не в пример быстрее теперешних.

автор: Dean Thomas
отыгрыш: The world is all around us
2015-04-10 13:47:17
- Ну, что же, а сегодня, детишки, у нас будет практическое занятие. Все разбились по парам и приготовили палочки. Будем разучивать моё самое любимое заклинание. Заклинание подчинения.
Семикурсники Гриффиндора и Хаффлпаффа переглянулись. Никто из учителей прежде не требовал от них применять подобные заклинания друг на друге. Но Амикусу Керроу было абсолютно всё равно, хотят они этого или нет. Если он сказал, что они практикуют непростительные заклятия, значит, они практикуют непростительные заклятия. Со всеми возражающими разговор был короткий.
- Я не буду этого делать, -  тихий голос раздался где-то в углу класса, и все ученики сразу же посмотрели в ту сторону. Бедный, бедный Дин Томас. Им всем было заранее жаль его.
- Что ты сказал, сынок?
- Я не буду этого делать, - в голосе прибавилось уверенности и он перестал дрожать. Бояться уже нечего, он только что подписал себе смертный приговор.
- Ну, что ж. Раз не хочешь, можешь не делать, - Амикус медленно приближался, идя через расступающихся навстречу учеников и, казалось, упивался неподдельным удивлением этих черных, как ночь глаз.
Дин опешил. Всё не могло быть так настолько просто. А секунду спустя хруст разломленной напополам палочки студента, доказал, что и он, иногда, оказывается прав.
- Теперь я официально освободил вас от практической части, - взгляды Амикуса и Дина встретились. В одном читалась насмешка, другой сверкал неприкрытой ненавистью. Где-то раздался опешивший возглас: Лаванда пробралась сквозь толпу и уставилась на обломки. Без палочки в их компании стало на одну половинку меньше. Три с половиной человека.
***
С того дня жизнь Дина Томаса стала заметно труднее. За шесть лет он привык к палочке так же, как Гарри Поттер к своей метле. Он уже и представить не мог, что когда-нибудь с ней расстанется: а тем более, так быстро. Новую он получить не мог, даже известного волшебных дел мастера, мистера Олливандера не пощадили - он считался пропавшим без вести вот уже несколько месяцев. Гриффиндорцу приходилось выкручиваться, одалживая палочку у друзей, что в первые дни и даже недели было очень даже неудобно. После того случая с Дином, никто не появлялся в коридорах поодиночке, а уж тем более без волшебной палочки. И Томасу всегда было боязно просить палочку у друзей: мало ли что может случиться? Но постепенно они отработали этот манёвр, и Дин привык. Вот и сегодня, поймав Лаванду в Гостиной, он клятвенно обещал вернуть деревянную помощницу в течение ближайших двух часов: им с Симусом захотелось попрактиковать защитные заклинания в старом кабинете Трансфигурации, на который им совершенно случайно указала профессор МакГонагалл.
Браун, конечно же, ему не отказала, потому что умничка Дин всегда сдерживает обещания и никогда её не подводит. Если сказал два часа, значит ровно два часа. Но иногда даже отлаженная система даёт сбой: и внутренний прибор мистера Томаса решил сломаться именно сегодня.
Они с Финниганом настолько увлеклись, что едва успели бы к ужину, если бы  Томас не вспомнил, что обещал Лаванде вернуть то, что взял. Наспех попрощавшись с другом возле входа в Большой Зал, он пообещал присоединиться, как-то только найдет их дорогую блондинку. Но задача оказалась не из простых: ни в самом Зале, ни в Гостиной, ни в Коридорах её не было. На секунду показалось, будто бы её здесь никогда не было: никто не видел её, никто не знал, где она. Гриффиндорец уже собирался бить тревогу и бежать за Симусом, как вдруг кто-то потянул его за руку.
- Она в кабинете магловедения на четвертом этаже, она... - тихий, надломленный голосок принадлежал девочке невысокого росточка. У неё были большие, просто огромные водянистые глаза, наполненные слезами.
И это стало для Томаса своеобразным сигналом: он как сумасшедший рванул вперёд, натыкаясь на редких студентов, расталкивал их руками, и продолжал бежать. Где-то на задворках мелькнула мысль, что стоит позвать Симуса и Парвати, но тут же исчезла: он и так потратил слишком много времени. Глупый, глупый Томас.
***
Пролетев мимо нужной двери, он чуть ли не прыжком вернулся обратно, дернул на себя дубовый массив и залетев в класс, обомлел. Она стояла на коленках и тихо ругалась, как может ругаться только Браун: с изрядной долей сарказма и иронией над всем происходящим. Дин не сразу заметил кровь, что мелкими точками расположилась вокруг девичьей фигуры, рваные грязные гольфы, что ещё с утра были белее снега, теперь казались бесформенным нечто.
Сердце глухо колотилось в груди, отплясывая гопак. На секунду зависнув возле самого входа, он вдруг подался впёред и быстрым шагом перёсек класс. Пара секунд отделяло его до того, чтобы сомкнуть руки кольцом, приобнимая горе-подругу.
- Лаванда, я.., - слова, будто кочерга застряли в горле и с великим трудом выходили наружу. - Прости меня, Лав...Я не должен был бросать тебя совсем одну. Это Она с тобой сделала? - пальцы гриффиндорца едва уловимо поглаживали Браун по плечу. Он не желал навредить ей ещё больше,  не решался прижать к груди и крепко обнять, как требовал того маленький преданный щеночек, что разрывал душу на части своим воем.

автор: Thorfinn Rowle
отыгрыш: q. o.5.6 Darkness is coming
2015-04-22 12:47:19

Иногда жестокость состоит не в том, что ты делаешь, а в том, чего ты не делаешь
© Туве Янссон «Каменное поле»

Сдержанность была не из тех качеств, которые Роули мог бы указать в резюме в колонке выдающихся. Видимость покоя была хрупкой, словно розетки паутины, порой попадавшиеся им на глаза по пути в нижние уровни подземелья. Стена самообладания вздрагивала после каждой шпильки, которыми окружающие бросались друг в друга. Сарказм и ехидство Торфинну свойственны отнюдь не были. Он чувствовал себя в облаке надоедливой мошкары. Один укус можно проигнорировать, но их  множество сводит с ума.
Рука Минервы, обхватившая локоть, несла вахту, словно дуэнья при неопытной девице. Служа своевременным напоминанием о необходимости сохранять невозмутимость, её пальцы еле заметно сжимались, когда беролак уже готов был выйти из себя. Получалось, что вопреки протоколу не он её поддерживает, а наоборот. До сих пор на Тора не действовала подобным образом женщина, - мать он потерял в раннем возрасте, а в Дурмстранге на факультете Фламма преподавали исключительно мужчины.
Имея перед глазами пример совершенной непоколебимости, Торфинн был так озабочен тем, чтобы соответствовать ему, что в результате заторможенные рефлексы не дали оборотню должным образом среагировать на вышедшую из-под контроля ситуацию. Он и представить не мог, что Фантен сможет напасть на Пенелопу, несмотря на то, что Клируотер несла откровенный бред, - оборотню с его охотничьим чутьём это было очевидно.
Судя по описаниям свидетелей, Тьма вела себя как дикое животное. Звери бывают разными – одни выжидают, пока жертва сама попадёт в их сети, другие настигают свою добычу в результате погони, третьи и вовсе довольствуются падалью, - но вне зависимости от образа жизни, никто из них не предрасположен к беседам. Люди обожают приписывать всем свои привычки и наклонности, - этого Роули насмотрелся в избытке в цирке, - и эта слабость нередко играет с ними злые шутки.
Пожиратель Смерти был готов побиться об заклад, что загадочная сущность не станет слушать самонадеянного парламентёра. Первые же слова насмешливо-торжественной речи зельедела дали понять Роули, что Селестен собирается бросить Пенни в капкан, словно кусок мяса. Но даже, будь у него время на размышления, Тор не смог бы предсказать столь омерзительную выходку.
Оборотню было далеко до кисейной барышни, падающей в обморок от вида крови. Он без малейшего намёка на рвотные позывы лицезрел тела, растерзанные на части, и кости, раскрошенные в осколки. Война – жестокая шутка, и Тор не отводил взгляда, когда врага раздирало в лоскуты Sectumsempra или разрывало Expulso. Это была, пусть ему неподвластная, но честная боевая магия, в отличие от Crucio, которое не оставляло противнику шансов. Француз ещё раз подтвердил, что его удел – оружие труса, который не гнушается пытать беззащитную девушку, почти ребёнка, на каких-то пять лет старше Панси.
С того самого момента, как Фантен поднял палочку, награждая судьбу хлёстким ударом, та понесла, как обезумевшая лошадь, не подталкивая – разбрызгивая костяшки домино в разные стороны. Одно заранее просчитанное коварное действие потянуло за собой шквал необдуманных поступков из числа тех, что уродуют всю дальнейшую биографию. Эвелин было нужно остановить не ради Селестена, - Тор бы и сам с удовольствием полюбовался ещё раз, как эту бледную моль размажет по стене, - ради неё самой. Роули был уверен, что парочка синяков - недостаточная кара за то, что устроил Фантен, однако прекрасно знал, что совесть потом найдёт способ устроить благородной валькирии  трансмогрифианскую пытку.
Но Торфинн медлил. С одной стороны, ему было выгодно вступиться за обладателя той же метки, что жгла его запястье, тот вполне может впоследствии выгородить коллегу перед Лордом. С другой стороны всё в нём вопило о том, что Эвелин приняла верное решение. Выхватив палочку, больше похожую на кинжал, маг был готов пустить её в ход, но, тем не менее, не произносил заклятья, напряжённый, точно стрелок, снявший револьвер с предохранителя и положивший палец на курок.
В отличие от него, мисс Готье колебаться не стала, хотя Роули и не услышал заклятья, догадавшись об атаке стервочки лишь по тому, как пошатнулась Эвелин. Трансфигуратор уже собирался осчастливить полувейлу новым обликом, более подходящим к душевному (который вряд ли оценили бы её любовники), но её заслонила студентка, смотревшаяся неуместно в центре пересечения полных ненависти взглядов, - словно Ромео, вклинившийся между Тибальтом и Меркуцио.  Так и не произнесённое заклинание дрожало на губах, разочарованно топчась на кончике языка, почти коснувшегося нёба, и тут оборотень услышал из-за плеча ещё один возглас, презрительный и злобный.
Северянин понимал Эвелин, что пришла на выручку беспомощной Пенелопе. Он понимал Рашель, ослеплённую страстью к своему куратору. Наверное, он понимал даже Тьму, повинующуюся древним инстинктам. Но он совсем не понимал безосновательной жестокости, которая, словно сбежав от своего женоподобного хозяина, вселилась в слизеринку. Ради чего она, словно шавка из очумевшей своры,  готовая укусить за ляжку уже поверженного пса, вмешалась в инцидент, близившийся к своему завершению? Торфинн развернулся, и предназначавшееся для француженки заклинание, словно сорвавшаяся с тетивы чёрная стрела, вонзилось в Дину, превращая ту в безвредного речного ужа. Поучительнее было бы трансфигурировать её в крота, чтобы на себе познала отсутствие полноценного зрения, но на то, чтобы изменить формулу, времени уж точно не было.  Роули надеялся, что девушке не от мира сего или самой Эвелин пришло в голову увернуться.
И только спустя мгновение Торфинн осознал, что в круговерти короткого боя принял во внимание не все переменные, влияющие на результат. Во власти праведного гнева он забыл о самой Пенелопе, а единственный проявивший сострадание человек заслонил собой пострадавшего оракула, попав, таким образом, прямо в лапы Тьмы, оказавшейся не слишком разборчивой.   Не встретив никакого сопротивления, - все были слишком заняты сварой между собой, чтобы обращать внимание на такой незначительный факт, как появление цели их спонтанного предприятия, - тварь скрылась в лабиринте коридоров, из которого появилась.
Если до этого Роули присоединился к вынужденной экспедиции нехотя, лишь из чувства противоречия, то теперь в нём взыграло естественное желание допустившего ошибку взять реванш. Зная, что профессор МакГонагалл обеспечит надёжный тыл, мужчина опустился на одно колено рядом с Пенни.  Нельзя было оставлять её здесь в темноте, как нельзя было и терять драгоценные секунды, чтобы отнести бедняжку в безопасное место. Торфинн считал, что использовать для переноски раненых заклятия все равно, что перелистывать страницы при помощи магии, поэтому он поднял ослабевшую после пытки девушку на руки, обнимая её за талию и перехватывая под коленками. 
Убедившись, что Пенелопе удобно, оборотень сделал глубокий вдох, закрыв глаза и сознательно отказываясь от всех чувств, кроме обоняния. Он мог разложить совокупность царивших в нижних уровнях замка запахов, будто композитор – оперу, выделив каждый консонанс или диссонанс, определив основные и второстепенные темы, отметив приёмы, которыми пользуются музыканты. В запутанном рисунке миазмов плесени и прочих свойственных подвалам запахов лейтмотивом была резкая, с ноткой жжения, искусственная вонь, которую оставляла после себя Тьма.  Удивительно, что все остальные не задыхаются.  Будь у беролака выбор, он бы зажал себе нос от невыносимого смрада, но вместо этого впустил его в себя и, не интересуясь мнением остальным по этому поводу, пошёл по следу за этим тяжёлым чадом, словно за нитью Ариадны, за тем лишь исключением, что запах должен был не вывести его наружу, а привести в логово минотавра.

автор: Antares Grindelwald
отыгрыш: В антрацитовом небе безлунных ночей
2015-05-07 11:06:30

Так творятся миры. Так, сотворив их, часто оставляют вращаться, расточая дары.
Так, бросаем то в жар, то в холод, то в свет, то в темень, в мирозданьи потерян, кружится шар.
©  Иосиф Бродский

Гулкое эхо шагов разносилось по коридорам будто набат, - медный тяжёлый колокол, что звонил по нему, по его жизни, которую он так упрямо выстраивал после того, как ушёл из дома; по его вселенной, которая только что лишилась оси. Когда Селестен объявил о помолвке, - в свойственной Призраку лёгкой манере, словно сообщив прогноз погоды на будущую неделю, - Эйвери вздрогнул, будто услышав диагноз, который не должен был подтвердиться. Всё, что благодаря Селестену в его душе тянулось ввысь, развивалось и расцветало, поникло, заскорузло и омертвело. Летний сад превратился в заброшенную чащу, полную обломанных ветвей и шипов. И теперь никто его оттуда спасать не собирался. Легилимент сначала приучил Терри к ощущению безопасности, а затем оставил наедине со своими кошмарами. 
Призрак не отличался обязательностью и очень редко давал обещания, но Антарес думал, что пережитое вместе связывает их вне зависимости от невысказанных клятв. Ему казалось, что общие тайны подобны тому якорю, скрытому под водой, что удерживает их обоих рядом. Но Фантен без колебаний разорвал цепь, да так, что Эйвери ушёл на дно. Множество разных "но" толпилось на языке, а Терри не мог произнести ни слова, как будто и правда его горло затопила морская вода.
Студенты, всегда готовые к новой вечеринке, какой бы повод ни выпал, наперебой поздравляли будущих супругов, а он стоял поодаль, молча и неподвижно, словно голем, из чьей пустой головы пропало управляющее им заклятье. Терри даже не пытался делать вид, что рад: отнюдь не демонстративно, а просто потому, что ещё не освоил вполне лицемерие, - эту защитную реакцию, помогающую многим сохранить лицо. Потому у него так и не появилось друзей в университете. Заметив мрачный взгляд, которым Эйвери сверлил целующуюся пару, дю Плесси вполголоса проворчал:
- Совсем стыд потеряли, - юноша непонимающе посмотрел на виконта, и тот продолжил, - как можно связать свою жизнь с грязнокровкой? – Антарес рассеянно кивнул, оставив при себе комментарий, что его родословная, которой мог позавидовать любой породистый пёс, ничуть не помогла ему. Происхождение Ализы (или Аликс, как он мысленно её называл, не в силах полностью отказаться от немецких корней) ничуть не волновало мага, привыкшего оценивать людей по степени владения боевой магией, а девушка была весьма богато одарена по этой части.
Лефевр была одной из тех, с кем не было скучно, если они попадали в одну пару.  Защищаясь, она успевала контратаковать, так что спарринг не заканчивался через пару секунд. Хотя вряд ли, конечно, Селестен обратил на неё внимание по этой причине. Аликс обитала в слое реальности, который отделяла от Антареса глубокая непреодолимая колея. Нечего было и пробовать изображать из себя любовника, подтачивая торчащие когти монстра. Он слишком долго жил под чужой фамилией, забыв о собственной сущности.
«Он – предатель, - неслышный шёпот твари, давно не подающей голоса, защекотал уши, - он заслуживает смерти». Антарес потёр виски, изгоняя мефистофелевский зов, но тот продолжал бормотать: «Убей. Тебе не нужно даже доставать палочку. Просто пожелай этого». Гриндевальд резко развернулся, оставляя за спиной озадаченного дю Плеси, который всё ещё надеялся на поддержание разговора, и практически выбежал из зала. Нетопырь, изо всех сил хлопая крыльями, еле поспевал за хозяином.

автор: Vergil Fahree
отыгрыш: Pandora's box
2015-05-22 11:11:00

Иногда события выходят из-под контроля, и остаётся лишь стоять и смотреть, как ты теряешь всякую власть над своей жизнью.
Вёрджил наблюдал за тем, как Фантен с лёгкостью раскусил его ложь. Будь юноша тщеславнее, даже оскорбился бы, но сейчас было не до мелочности. В первую секунду реальность перед его глазами поплыла. Вся эта комната стала разъезжаться в стороны: стены наехали на окно, синева захлестнула потолок. Птичья клетка в углу, лабораторный стол, пресс-папье поверх бумаг – всё смешалось в круговерти цветов и форм.
Впрочем, наваждение быстро прошло – помогло умение брать себя в руки и мыслить холодно, не эмоциями, а фактами.
Француз знал больное место своего пленника и сейчас с удовольствием давил на него. Забрать спирогласс, бросить Вёрджила самого по себе и заставить вариться в соке из одиночества и сожаления. Любой другой Пожиратель тут же убил бы пойманного на вранье мальчишку, но Фантен был слишком умён для этого. Слишком жесток.
Зачем убивать того, кто и так умирает от любопытства?
Вёрджил не пытался оправдаться и молчал. Что тут скажешь.
А в его голове случилось страшное. Он никогда прежде не испытывал на себе легилименцию, но сейчас без сомнений узнал её. Когда в глаз попадает песчинка и ты не в силах её вытащить, весь мир сужается до одной болезненно раздражительной точки. Примерно то же происходило и с его сознанием, только в разы, в десятки раз сильнее.
Но он знал, что до главного секрета Фантен не доберётся. Не так быстро. Душа Вёрджила была несгораемым шкафом, и внутри он спрятал самое важное своё знание.
Он следил за каждым движением француза, нарочито непринуждённым, даже спокойным. Губы Вёрджила были плотно сжаты, от лица отхлынула кровь, глаза горели ненавистью.
Проанализировать? Ну что ж.
Сейчас Вёрджил испытывал сильные эмоции, но не совсем те, что можно было ожидать. Он не боялся. Он не страдал. Он ждал. Точно не зная, что ему нужно – чудо, видимо – он ждал того, что ждут все без исключения из нас, волшебники и маглы, старики и дети, мужчины и женщины. Он ждал единственного, что могло сейчас ему помочь.
Удачного момента.
Как можно думать в тот момент, когда все твои мысли открыты, как на ладони? Ответ – никак. Не нужно думать, нужно действовать. В другой, казалось бы, жизни один глупый мальчишка совершенно безрассудно бросился на защиту той, что оказалась в руках Пожирателей смерти. Он не смог защитить её, больше того – сам попал в плен. Тогда он не думал о причинах и последствиях, просто взял – и сделал так, как казалось правильно. Возможно, это и было правильным.
Фантен тем временем начал упаковывать спирогласс. Он торжествовал злобно, ехидно и мелочно, он по-хозяйски рылся в мыслях Вёрджила и уже нашёл его несгораемый шкаф.
Люди интеллектуальные, даже утончённые, привыкшие полагаться на собственный ум и волшебную палочку, всегда забывают об одном очень простом, но действенном методе – насилии.
Вёрджилу понадобилось всего три действия. Он взял со стола тяжёлое пресс-папье, сделал шаг к Фантену и ударил его по затылку.
Вёрджил был не самым сильным человеком, но сила не важна, когда точно знаешь, куда надо бить. Он подхватил Фантена и медленно опустил его обмякшее тело на пол, чтобы Польтро внизу не услышал грохота падения. На матовой поверхности пресс-папье блестела кровь. А в голове Вёрджила сразу стало чисто.
Не тратя времени, он склонился над спироглассом и осторожно повернул линзы к первоначальной позиции. Он надеялся, что запомнил всё правильно, и бросал вопросительные взгляды на птицу. Когда воронёнок застыл на месте, Вёрджил понял – у него получилось. Больше он не медлил, и начал очень быстро разбирать спирогласс и упаковывать его в кофр. В сторону Фантена он не смотрел.
Когда сборы были закончены, он нашёл среди бумаг свой журнал и засунул его за пазуху. Следом настал черёд воронёнка – у Вёрджила и мысли не возникло о том, чтобы оставить Протея здесь. Тело птицы напоминало чучело – тяжелое, застывшее в позе, имитирующей жизнь. Взяв кофр, Вёрджил бросил вниз. Оказался на первом этаже, пробежал мимо Польтро – старик стоял посреди комнаты с рукой, протянутой к каминной полке. Хлопнула дверь. Вёрджил был на улице.
Туда, где дворецкий однажды догнал его и заставил повернуть назад – к краю аппарационного купола. Так быстро, как позволяет сохранность спирогласса.
Он успел пересечь только половину пути, когда воронёнок под одеждой завозился. А совсем скоро позади раздались гневные крики – смесь французского и проклинательного. Что-то просвистело за спиной Вёрджила, с громким звуком впилось в дерево. Старик бросал ему в след заклинания.
Вёрджил не мог сказать, как долго он бежал – несколько минут или несколько часов. А когда остановился, лишь надеялся, что убежал достаточно далеко. Грудь прожигало, но времени отдышаться не было – Польтро, будь он неладен, приближался. И откуда у старика такие силы? Прав был Фантен – местный воздух творит чудеса.
– Ну уж нет, спасибо, – пробормотал Вёрджил. – Надышался.
Глубокий вдох. Глубокий выдох. Спокойствие. Неспешность. Вёрджил прикрыл глаза и представил место, куда хочет попасть – пусть оно притягивает его путеводной звездой. Путь вернёт в привычную суету и обыденность, путь укроет от врагов. Улыбнувшись впервые за долгое время, он крутанулся на месте. А спустя секунду небытия на него разом обрушились холод, вода и какофония звуков.
Никогда ещё Вёрджил не был так рад лондонскому дождю.

автор: Anica Avedille
отыгрыш: Дороги, которые мы выбираем
2015-05-30 01:20:50

When the day has come
That I've lost my way around,
And the seasons stop and hide beneath the ground
When the sky turns gray
And everything is screaming,
I will reach inside
Just to find my heart is beating. ©

Аника прекрасно помнит те несколько мгновений тишины, в которую для неё погрузился мир перед началом битвы. Она слышала стук собственного сердца, свое дыхание, даже то, как капелька пота скатилась по шее за ворот рубашки, отдаваясь неприятным холодком во всем теле. Да, именно так начиналась война. С тишины внутри. С нескольких громких взрывов за стенами замка. Отравленная страхом кровь неслась по венам, заставляя девушку двигаться вопреки желанию остановиться. Остановиться и закричать о том, что все это глупый кошмарный сон.
По памяти ориентируясь в пространстве Аника пробиралась из Большого зала в ту сторону, куда, как теперь казалось, несколько вечностей назад ушла её сестра. Помочь. Защитить. Спасти. Мысли её не отличались оригинальностью. Да и было ли время остановиться и подумать? Вела ли её интуиция, чутье, шестое чувство или внутренний голос? Аника не знала этого, но впервые в жизни она всецело доверяла собственным чувствам, не боясь ошибиться. Бой шел, кажется, на всех этажах замка. Куда бы Аника не завернула, какие бы тайные дорожки не выбирала, везде кто-то пытался защититься от чужих заклятий или посылал собственное в противника.
Аника пробежала очередной коридор и на мгновение остановилась в пустынном закоулке, желая перевести дух, когда почувствовала чужое присутствие. Девушка не успела даже развернуться, как услышала сухое "Круцио."
Нет!
Никогда ещё Аника не чувствовала такой боли. Словно в девушку разом вцепились несколько хищников, разрывая на части плоть, выдергивая конечности из суставов, обескровливая. Аника повалилась на пол, не способная даже на крик. Боль пульсировала в каждой клеточке тела, с каждой секундой лишь усиливаясь, норовя затопить сознание и лишить разума. Аника чувствовала, как по щекам покатились слезы, а легкие обожгло огнем. Тело было настолько напряжено, что не получалось сделать даже маленький вдох. Пытка, возможно, длилась совсем недолго, но леденящая душу ненависть, с которой Пожиратель смотрел на девушку, делала её особенно мучительной.
Когда в одно мгновение заклинание рассеялось, Аника почувствовала лишь, как её сознание проваливается в спасительную темноту. Но кто-то тут же грубо поставил её на ноги и хорошенько встряхнул.
- Не время валятся в обмороке! Какого черта мне вечно приходится тебя спасать? Почему ты не среди эвакуированных? - Аника еле разбирала чужие слова, задержавшись лишь на ставшем практически родным голосе. Джекилл был рядом. Джекилл держал её в руках. Джекилл защищал её. Вновь.
- Я хотела помочь. Ирен! Я должна найти...
- От тебя маловато помощи. - Аника сделала глубокий вдох и попыталась взглянуть в глаза доктору Калгори. Он был зол и, кажется, обеспокоен.
- Дальше справлюсь. - Ей совсем не хотелось быть снова должной ему. И за первый то долг никогда не рассчитаться. А тут снова показала себя маленькой и ни на что не способной девчонкой.
- Я просил тебя не вмешиваться.
- Я не могу! Не могу не вмешиваться! Все! Хватит с меня этой политики невмешательства!
- Тогда делай свой выбор. - от того, насколько сухо прозвучал голос доктора, Анику бросило в дрожь. Только теперь до неё дошло, что будет означать выбор в данную минуту. Выбрав сторону сестры, Ордена Феникса и Золотого мальчика, Аника окажется против того, кто защищал её весь этот год, кто помог разобраться в своих силах и собственных чувствах, кто стал частью её самой. А встать с ним рядом означает принять все то зло, что он и Пожиратели принесли в Хогвартс и весь магический мир.
- Я... я... - Аника не успела дать ответ. Вывернувшие из-за поворота волшебники не собирались наблюдать за спектаклем, тут же посылая в Джекилла несколько заклинаний. И, словно в насмешку, все они были членами Ордена Феникса. Протего. Аника покрепче перехватила свою палочку, надеясь лишь, что её защитные чары будут достаточно сильны, чтобы отбить заклинания. Выбор был сделан. Она не могла позволить Джекиллу умереть так. Не здесь. Не сейчас. Он слишком нужен ей. А значит она будет биться за него.

автор: Thorfinn Rowle
отыгрыш:  q. o.5.6 Darkness is coming
2015-06-21 13:36:31

Кто ищет, тот всегда найдет – приблизительно так высказался Торин, напутствуя молодых гномов. Но учтите, прибавил он, находишь обычно не то, что искал ©

В психиатрической больнице Торфинна любили пичкать не только электрошоком, но и разнообразными тестами, которые должны были продемонстрировать его непригодность к жизни в полноценном обществе магглов. Ему не раз приходилось находить путь из нарисованного лабиринта при помощи карандаша. Результаты поражали экспериментаторов, так как скорость била все рекорды обычных пациентов. У животных непревзойдённое чувство направления. Даже тупая овца (настоящая, а не та, что делает колдографии себя и каждый пергамент начинает цитатой из Локхарта) в состоянии выбраться из криволинейного загона, что уж говорить о медведе. Несмотря на то, что лесная чаща была беролаку гораздо больше по сердцу, нежели подземелья, здесь гораздо легче было ориентироваться, так как сеть коридоров подчинялась определённой логике, а не только желанию левого копыта оленя.
Роули сам сделал себя гончей, чтобы отрешиться от невесёлых размышлений. Так и не разрешившаяся перепалка девушек зацепила его, запутавшись в мыслях, словно репей в густой шкуре. Больше всего Пожирателя Смерти поразила тирада Готье. Он понятия не имел, о чём говорила француженка, так как не прислушивался к сплетням и не мог предположить, что заставило её сказать столь компрометирующие речи, но брошенные в пылу слова слишком точно отражали суть его же идей последних месяцев.
Роули не мог оставить Панси на попечение Каллума, который не видел ничего плохого в том, чтобы девушка присоединилась к шайке Реддла. Роули не мог выдать Люпина и Тонкс, которые, по неповторимому стечению обстоятельств, стали его друзьями. Роули не мог, в конце концов, бросить на произвол судьбы детей, волею судьбы лишённых родителей- волшебников, как он сам был их лишён. Тор не предполагал, что не только он может быть заперт в похожем бермудском треугольнике.
Владела ли ученица легилименцией так же искусно, как её учитель? Но если Рашель и правда перерыла черепную коробку северянина, то могла доложить Фантену о предателе, а не разыгрывать комедию, заставив Торфинна поверить, что они – друзья по несчастью. Ей не было никакого смысла втираться к нему в доверие, вряд ли девушка подозревала, что заклинание, обратившее Дину в змею, предназначалось ей. Найдя дорогу в реальном лабиринте, оборотень потерялся в зеркальном лабиринте фраз. Чужие цели были скрыты для него, словно то, что находилось за следующим поворотом. И всё же он глухо бросил, оказавшись рядом с девушкой с несколькими именами: «Ты не виновата», - зная, как тяжело ощущать себя ответственным за то, чему явился косвенным зачинщиком.
Но состояние гордой воительницы отошло на задний план, когда они достигли нужного места.  Артефакты были чужды оборотню: их переполняло извращённое колдовство, чуждое чистой и естественной магии. Пентаграммы, амулеты и прочие апотропеи – орудия, которым ловят в капкан силы природы, пронизывающие вселенную.  Они, если подумать, не сильно отличаются от ошейника и кнута, служа проводником воли укротителя. Беролак знал, какая злость переполняет вынужденного находиться в путах и слушаться по щелчку плётки. Судя по всему, Тьма находилась в плену слишком долго. Нет ничего страшнее вырвавшегося из клетки зверя, особенно когда тебе неизвестно, как загнать его обратно. Каждый из присутствующих должен быть начеку.
Оставшись в серой косоворотке, Роули уложил всё ещё бессознательную Пенелопу на собственную мантию. Вытащив палочку, он обернулся в поисках Рашель, чтобы вернуть Веллингтон прежний облик. Дурмстранговец рассудил, что получаса пребывания в змеиной шкуре вполне достаточно для наказания, и вдруг обнаружил, что девушка уже сама справилась. Это было невозможно, разрази его Один. Трансфигурация, бывало, теряла силу, если её осуществлял неопытный специалист, но Торфинн давно преодолел это осложнение. Снять подобное заклятье невербально и без палочки не удалось бы даже декану Гриффиндора. Преподаватель уже хотел поаплодировать вундеркинду, как вдруг его бросило в дрожь и захотелось прижать уши к голове, как это делают медведи.
- Не подходи к ней, - предостерёг  он Катарину и затем обратился к Дине или, вернее, к тому, чем она теперь стала, - не приближайся, - теперь запахом ветхозаветного кошмара веяло от слизеринки. В кого ещё оно может вселиться? Роули вспомнил о Волдеморте, некоторое время жившем в теле Квирелла. Ему эта история казалась крайне паскудной. Одно дело принять оборотное зелье или перекинуться в животное, и совсем другое - использовать человека, словно потасканный балахон, - что тебе нужно? – он очень сомневался, что тварь готова к диалогу, но попробовать стоило.

автор: Helene Malfoy de Fantin
отыгрыш:  All I want for Xmas
2015-07-05 22:24:01

- Я обязательно, ты слышишь? Я обязательно, - сказал Медвежонок. Ежик кивнул.
- Я обязательно приду к тебе, чтобы ни случилось. Я буду возле тебя всегда.
Ежик глядел на Медвежонка тихими глазами и молчал.
- Ну что ты молчишь?
- Я верю, - сказал Ежик.

- м/ф "Ежик в тумане", 1975 г.

Каждый новый декабрь в Париже, а особенно его окончание - предрождественское время и сам праздник, который так обожают не только дети, но и взрослые - был для Элен одинаков. Оттого она и не любила Рождество в столице. Там оно было похоже на обертку от конфеты без самой конфеты, а празднование его настолько вгоняло нашу героиню в сонливое, апатичное состояние, что даже вся эта солянка из разноцветного дождика конфетти, бесчисленных толстопузых Санта-Клаусов, слоняющихся по городским улицам, веселых огоньков гирлянд и людской суеты - не избавляла от тоски по настоящему волшебству.
Но декабрь в поместье всегда был другим. Он был особенным. Его пушисто-снежные лапы тихонько подкрались, маня смешанным ароматом хвои и сладостей и дразня ожиданием сказки, искрящейся звездным светом, маминой улыбкой, блеском елочных игрушек и, конечно же, папиными чудесами. И сны. Сны в этом декабре тоже были особенными. Например сейчас Элен снился снег, падающий на плечи и путающийся в волосах, прохладные ладони ветра, щекочущие ее за ухом и смотрящие выжидающе и пристально чьи-то далекие глаза-звезды. А еще ей снились деревья, которые почему-то обернулись живыми, дышащими существами с длинными кривыми ручищами. Словно огромные медведи, они возвышались с разных сторон, мохнатые и темные. "У-у-у-ууу..." – завыли они, пробудив в хозяйке сна страх и тревожную горечь.
Лисенок просыпается внезапно, распахивает глаза и некоторое время смотрит в потолок. Миг пробуждения – тончайшая граница между царством иллюзий и явью, как отделяющая небо от земли линия горизонта, и стоит только сделать шаг назад, снова сомкнуть глаза, как ты снова оказываешься среди сновидений, заботливо ими спеленат и укрыт, как маленький домик высокими сугробами. Но спать что-то больше не хочется. Вдруг те страшные деревья были еще там? Они большие, а она маленькая. Это даже нечестно!
Нехороший сон. И не такой уж он и особенный.
Откинув мохнатый и колючий плед, девочка перевернулась на спину, потому что правый бок уже закололо под отпечатками складок ткани, и, приподнявшись на локтях, огляделась. Как много, оказывается вокруг нее мягкого света и цветов: нефрит, кармин, синева и теплое золото. Рождественская ель пестрит яркими огнями и искрится, словно ее обмакнули в блестящую стружку. Гостиная, вот куда, оказывается, добрела Элен в полудреме, поднятая со своей постели разыгравшимся за окном бураном. Мрак лип к окнам комнаты лисенка, скребся в стекла снежной крупой, пугая и не давая спать, но здесь, возле сверкающей рождественской елки совсем не страшно – за маленькой гостьей присматривают магия предпраздничной ночи и висящие на ветках хрупкие свидетели детства самых дорогих ее сердцу людей. Сначала это самое детство принадлежало ее бабушкам и дедушкам, потом родителям, а теперь - ей. Их руки держали их, грели теплом ладоней, продевали ниточки в тоненькие проволочные петельки и аккуратно развешивали по пахнувшему зимним лесом пушистому изумруду.
Вот к примеру этот апельсин. Он очень старый и очень большой. Не всякая нитка выдержит такую внушительную и увесистую красоту, поэтому Элен пришлось вешать его на двойную или даже тройную нить. Много лет назад этот оранжевый, местами выцветший "ветеран" пережил падение, потому что сделан он из толстого стекла. Настоящая игрушка, не то что все эти безликие разноцветные шарики - настолько хрупкие, что, казалось, только тронь или просто пройди мимо – точно разобьются.
Ну или вот эта – прозрачная и тонкая виноградная гроздь. Как и все самые красивые и броские украшения она умостилась на самом верху. Правда теперь ее стоит брать в руки очень осторожно: с одной стороны она надколота - это в свое время крошка Элен постаралась, да-да. Конечно, сие с легкостью можно было бы исправить одним взмахом палочки, но юная де Фантен сама сделает это, когда у нее появится своя собственная. Осталось то всего каких-то два года…
Девочка так увлеклась разглядыванием елочных игрушек, что не сразу заметила, как пробудившаяся память начала подсказывать ей какое-то слово. Что-то круглое, маленькое и красивое. Кольцо? Лисенок не понял, но память настойчиво продолжала подсказывать. Какое кольцо? Наверное, у этого кольца, которое Малфуа нашла перед завтраком, есть какая-то цель - не познанная или уже давно забытая, а если ее и нет... Да какая, к троллям, разница? В мире, где живут дети, было одно преимущество: в нем не существовало ничего кроме вспышек чувств и команд - коротких, как молодые, только развернувшиеся листочки дуба, и глубоких, как земляные норки, в которые заползают полуденные тени. И ничего не нужно спрашивать, просто делать, а все эти "зачем?" и "почему?" ей уже пусть объясняют взрослые. 
Элен встает, вытаскивает найденное сокровище из-под подушки и выходит в коридор.
В доме тихо. Приглушен свет и давно смолкли разговоры. Только старое дерево поет: двери многочисленных комнат открываются и закрываются одна за другой, но за каждой - пусто и темно. Может, стоит вернуться обратно в гостиную? Мысль об опасности и одиночестве уже червячком точит сознание, но вот взгляд выхватывает из полумрака тонкую, как игла, яркую полоску света. И видеть ее становится облегчением.
Дверь распахивается.
- Мам! - усталая улыбка трогает губы, прежде чем девочка подбегает и обвивает тонкими ручонками шею матери, – А ты папу видела? – с папой каждый новый день всегда разгорался непредсказуемо и пестро, утопал в бесчинстве ярких красок, вспыхивая такими полутонами и оттенками и заворачивался в такой шлейф сменяющих друг друга картинок событий, что кружилась голова. Но сегодняшний день был непохож на другие. Он был тоскливым, мрачным и одиноким, потому, что папа с самого утра странно себя вел. Селестен был на ногах почти весь день, проведя долгое время - как показалось лисенку - бесцельно слоняясь по дому. Девочка побоялась вмешиваться в задумчивое одиночество отца, шестым чувством понимая, что сегодня она - лишняя. Только под вечер она набралась смелости подойти к нему, но к тому моменту дома Сказочника уже не было.
Ушел, даже не попрощавшись?
- Он же еще придет, правда? – в карих глазах - надежда-боль, свернувшаяся во взгляде несмышленым котенком. Элен проводит ладошкой по лицу, стирая остатки сна, и чуть отстраняется, – Мне страшно, полежишь со мной? - и тут же за руку тянет. Ей уже девять. "Большая уже, чтобы под родительским одеялом прятаться" - как-то изрекает Эммеран. Шутит, но его внучку это задевает, она даже обижается слегка. Но обида проходит, когда тот, возвращаясь с рыбалки, зовет ее чистить улов – занятие не из приятных: рыба скользкая, холодная и воняет тиной, а Элен все равно безмерно рада. Доверяет дед, любит. И вовсе не ворчун.
Кстати о нем.
- Ма, это же дедушкино кольцо, да? Я нашла его еще сегодня утром, но вспомнила только сейчас.

автор: Alice Malfoy de Fantin
отыгрыш:  reservoir foxes
2015-07-21 01:21:37

Я вплету в твои сны отражения звезд
Из серебряной чаши с водой.
Ты пройдешь по дорогам видений и грез,
Что волшебной встают чередой.
Но светлеет восток, и исчезла луна,
Гаснут звезды в небесной дали...
Скрип замка разобьет мир волшебного сна.
Просыпайся, за нами пришли...
Тэм Гринхилл - Колыбельная
Пальцы сжимаются в замок, а веки слипаются. Казалось бы, что сложного: затаи дыхание, откажись от вздохов, посади организм на кислородную диету. Сколько ты проживешь без воздуха? Три крохотные вечности и еще пол черепашьей жизни? Всё закончится, всё быстро закончится - но Алиса так не может. Все силы уходят на то, что бы сдержать дрожь и стерпеть эту странную режущую боль в сердце. Удивительно, ей казалось, что всё это лишь буква на форзаце, нарочито одаренная завитушками и выделенная алыми чернилами. Чтобы привлечь внимание к самой книге, чтобы заставить прохожего поверить в то, что она несоизмеримо классная и сильная - стоит только дойти до кульминации, как родится стойкое чувство того, что уже не оторваться. Что всё это так серьёзно, что раз и на всю жизнь.
И жили они долго и счастливо.
Алиса улыбнулась и это, на удивление, помогло притупить боль. Его голос был мелодией - нескладной, фальшивой мелодией. Из придорожного кабака, саундтрек расцарапанного винила в обшарпанной обложке, вязнущая на языке мелодия из рекламы чего-то пустякового. Стоило услышать лишь раз, один единственный раз и она оставалась подкоркой сознательного и не очень. Быть может, не самая лучшая музыка да и слова оттеняли абстракцией Дали. Но эта была родная, привычная песня. Вытянувшийся, выцветший свитер - он был колючий и совсем не соответствовал экстерьеру, только как же приятно было в него завернуться?! Вдохнуть полной грудью уютный запах потерянного прошлого. Весь он был прошлым. Забавный мальчик, в меру жестокий, в меру трусливый. Самый человечный из всех тех, кто словно был написан не для той реальности.
И умерли в один день.
Самый счастливый сказочный конец. Дочитав до финального аккорда мы с облегчением выдыхаем, закрываем книгу, ставим на полку и говорим сами-себе: я так и знал. Действительно, разве все могло закончиться иначе? Разве мог принц оказаться алкоголиком, принцесса - истерикой, а государство войти в экономический кризис на почве королевской халатности? Поэтому мы все и знаешь. А еще потому, что сами каждый день пишем сказки.
Селестен говорил о собаках, богомолах, курицах и кофе - вереница слов кружилась в водоворотах подземной реки. Бессознательное выставляло костлявые ветки, за которые цеплялись рассыпающиеся ленты. В свою очередь те хлопали на ветру. Раз, два, три. И рассыпались на золотистую труху, крошечной пылью увязая на водной глади. Рыжая не слышала что именно он говорил. Пальцы все еще пытались отдать всё своё тепло его леденеющей ладони, глупое сердце шимило и крало дыхание, заставляло осторожнее относиться к каждому вздоху, контролировать переплетение рёбер, что клеткой грудной называют. Но он говорил. Эта мелодия играла, хоть игла патефона нервно дергалась и грозилась вот-вот соскочить. И её будет уже некому поднять.
Умерли в один день.
Она с шумом сглотнула скосив на него взгляд и вновь улыбнулась. Каждый новый день они начинали с того, что писали сказки. Не важно, где просыпались, с кем засыпали. Что ели на завтрак и куда спешили в шумном вагончике. Это, как и много другое, не имело никакого значения. Фантен рассказывал себе сказку о том, что можно вечно бежать. От проблем, ответственности, обязательств и счастья. Он так убедительно плел эту историю, что всегда находил деньги на бензин и исколесил добрую половину Америки. Она убеждала себя в том, что всё будет хорошо. Жмурилась, судорожно сжимала кулачки и повторяла до хрипа, до потери голоса мантру " всё будет хорошо". Договорилась до того, что её стали считать оптимисткой и наивной дурочкой. И мы с вами тоже говорим себе сказки.
Мы верим в идеальных врачей. Тех, кто будет бороться с трудно-излечимым недугом, кто не отступит и не продастся апатии, помня о клятве. Верим в то, что люди выбирают свою профессию исходя из призвания, что способны отдаться любимом делу целиком и полностью, посветить себя одной идее. Полагаем, что есть настоящие учителя, которые бескорыстно научат маленьких тому, как оно - жить правильно. Какое оно вообще, это правильно. Просто нам всё это пока не попадалось. Не повезло, просто не повезло. Но вот наступит завтра и всё изменится. Проблематика заключается в том, что завтра не наступит никогда и мы вынуждены жить в затянувшемся сегодня. А еще в том, что мы принимаем лишь свои сказки.
Алиса и Селестен были бумажными корабликами: у неё была пробита корма, а он шел на одном лишь парусе. Неудивительно, что однажды в трюм набралось слишком много воды, а парусина износилась. Наступил штиль и они, по странному стечению обстоятельств, собранные из клетчатой бумаги производства одной и той же фабрики, они оказались на тех же градусах северной широты и долготы. Более того - опускались на примерно одинаковую глубину. Только он шел на пол корпуса впереди. Кораблики эти являлись ничем иным, как багровым листом клёна, опавшим по осени и заземлившегося в луже. Люжа, в свою очередь, была жизнью, но столь нелицеприятной, что не многие рисковали посмотреть под ноги, стараясь перескочить аршинными прыжками.
Жили долго и счастливо.
А разве плохо, в сущности, они жили? Рыжая опускает голову на его предплечье и понимает, что так куда легче. Главное не перевернуться, ведь он прав - лежать в лужи собственной крови не самое приятное занятие. И уж точно не весёлое. Хотя это лучше, чем сидеть, прижавшись к стене спиной так крепко, словно ты бабочка насаженная на иглу и спрятанная под коллекционное стекло на жестком сукне выставочного бархата и гипнотизировать дверь. Чувствовать, как гудит лампочка, жмуриться каждый раз, как она тускнеет и страстно желать её разбить. Мерять время вдохами и выдохами. Его и своими. Сквозь боль и страх.
Девушке почему-то показалось, что всё скоро закончится. Что кто-то перемотал их пленку к концу, по старинке, карандашом, и поставил в кассетник не поскупившись на плей. Но смотреть титры ему так не хотелось, что этот незримый кто-то вышел, а пленку немного заживало. От того всё так медленно и мучительно свершается - пластмассовые белые колёсики мнут шоколадный глянец, надрывают а порвать не могут. Пластмасса кругом. В технике, в доме, в жизни. И у неё в сердце. Маленький, не разлагающийся клапан.
- Знаешь, я думаю, что ты не умрешь, - собравшись с силами говорит она и пожимает плечами, поднимая его тяжелую, безвольную ладонь. Мгновение и они вместе падают в лужу крови поднимая мелкий ворох брызг. В груди теснится не только боль, в эту костяную клетку решила вернуться истерика. Этот зверёк слишком громоздкий для арены и кажется что-то трещит по швам. И воздух выходит, как из шарика. Воздушного шарика небесно-василькового цвета. Смешно - сегодня и завтра. И вообще никогда. Ты же потерянный мальчишка, Сэл. Ты простой уйдешь в Неверленд и там вовсе не нужна голова. Венди о тебе позаботится.
Что-то свистит на выдохе, что-то жмет на вдохе. Но она лишь сильнее сжимает его руку и вновь пытается поднять. Получается, подносит к кубам и целует. Никотиновые льдинки пропитанные ржавчиной и задушенной жизнью на губах. Медный купароз на язвочке жизни. До свадьбы заживёт.

автор: Rachelle Gautier
отыгрыш:  Жизнь все объясняет на пальцах. Видишь средний?
2015-08-05 14:49:57

Потерянное поколение, лишенное великих свершений, взращённое на ниве уничтоженных идеалов. Будь ты хоть трижды потомственный гриффиндорец, никто не мог бы избавить тебя от страха, что завтра явится очередной сбрендивший узурпатор и разнесет твою жизнь вдребезги. Они росли на слезах матерей, на мечущихся на простынях от кошмаров отцов, на братьях, что боялись не выдуманных монстров под кроватью, но карательных отрядов Ордена или Пожирателей. Пусть они сами и не видели сотен смертей, но смерть всегда смотрела на них со старых фотографий и газетных вырезок, с укороченного до семейного куста древа. Они хорошо умели лишь две вещи: не верить никому и защищаться. Как не верила сейчас Лили, с отчаянной решимостью топора бросаясь в омут бокала. Ее нос забавно сморщился, когда она набрала вина в рот, не решаясь проглотить жидкость. Кристиан смотрел на нее, опустив подбородок на сложенные на столе крестом руки. В этой позе он всегда казался голодным спаниелем, но поддержание образа мачо сейчас заботило его в последнюю очередь.
Она говорила о родителях, неожиданно пренебрежительно, а ведь ему, закованному в чужие ошибки далеко прошлого казалось, что если уж суждено было родиться с золотой ложкой во рту, то в семье все должно быть пасторально идеально: любящие родители, заботливые старшие братья, кагал счастливых родственников. И пусть выбор так же сделан за тебя, но это правильный, политически и ситуационный выбор, который не свергнет с вершин социальной лестницы, но вознесет еще выше.
- Знаешь, твои хотя бы озабоченно зудят, а не отгораживаются ледяной стеной отчуждения, предпочитая откупиться никчемным отпрыском, чтобы семью еще на некоторое время оставили в покое. – Кристиан прикусил язык и отругал себя за невольно вырвавшееся сожаление. Он давно должен был привыкнуть к безучастному отношению, но эта рана упорно отказывалась зарастать, кровоточа при каждом неловком слове. Впрочем, неловкость паузы смешная рыжая девочка сгладила по своему, весьма своеобразно, надо заметить. Секунду назад извинялась и вот уже грозиться рукоприкладством.
- А знаешь, - внезапно предложил Нотт с задорной, неуместной усмешкой, - бей. – Он поднял голову и демонстративно покрутил ей из стороны в сторону, предлагая собеседнице выбрать наиболее привлекательное для удара место. – Если ты это сделаешь, я не буду чувствовать себя так глупо, и мы войдем в привычное русло… - Предлагая весь этот абсурд мужчина тем не менее улыбался, совершенно не веря, что Поттер рискнет ударить без причины, да еще и с разрешения. Это же Гриффиндор. Стоит что-то разрешить, как действие моментально теряет свою привлекательность.
- Могу повторить твой список дословно. Многие остались весьма недовольны, что никто из моей семьи не загремел в Азкабан, это нанесло немалый урон самолюбию, как экс-Пожирателей, так и авроров, так что смело приплюсуй туда весь защитный департамент двадцатилетней давности. – Нотт устало потер переносицу. – Можно  вопрос? Как ты попала на прием? Я видел список гостей, в нем действительно были твои родители, но не в обиду тебе, вдвоем. А вместо них прибыла ты. Я не против, и даже понимаю, как тебя пропустили, но совершенно не понимаю, зачем ты на него пошла. Что может быть скучнее званного ужина у Ноттов?

автор: Elizabeth Gascoigne
отыгрыш: это будут странные отношения
2015-08-15 17:07:06

Вечная вражда факультетов, начавшаяся еще со времен основателей Хогвартса. Причем, враждуют лишь два факультета, два других же со стороны наблюдают за этим, лишь изредка высказываясь против одного из них. Хотя, изредка, наверное, слишком маленькое слово. Теперь это стало довольно частым явлением. Орлы и Барсуки довольно часто выступают против Змей наравне со Львами, поддерживая в этой вечной вражде красный факультет. Это довольно мило для представителей данного факультета. Особенно для тех, кто принимает эту войну всерьез, кто всеми силами участвует в ней, стараясь превознести свой факультет, опустив чужой. Слизерин - один против всех, и все потому, что Салазар - основатель факультета змеек - начал выступать против Годрика Гриффиндора. Вряд ли Равена и Хельга так же рьяно поддерживали Годрика и выступали против Салазара, как это делают сейчас ученики их факультетов, но что-то такое все-таки было. Поддерживали они явно не Слизерина, с его жаждой отчистить мир от грязнокровок и вообще всех тех, кто по его мнению был не достоин иметь волшебную палочку и именовать себя волшебников. В этом вопросе они твердо были на стороне Гриффиндора, считавшего это безумием. И хотя сейчас проще рассуждать обо всем этом, чем узнать, как было на самом деле, практически все уверены в том, что правы в своих предположениях, что именно так все и было, что всегда Барсуки и Орлы поддерживали Львов, с самого основания школы, вместе выступая против Змей.
Лиз же с первого дня старалась держаться в стороне от всего этого. Ее друзья, которых она нашла в школе, рассказывали о том, что на Слизерине учатся злые ребята, дружить с которыми не нужно. Друзья, насквозь пропитанные этой враждой, передавшейся им от их родителей, уже в поезде начали строить разные каверзы против Змей, подговаривая тех, кто был совершенно не знаком с миром магии до этого, делать тоже самое. В итоге, в Хогвартс уже приезжали первокурсники, молившиеся о том, чтобы не попасть в Слизерин и мечтающие о трех других факультетах. Если, конечно, вы не те самые злые ребята, чьи родители окончили Слизерин и уверены в том, что их чадо попадет туда же. И Гаскойн так же была одной из тех, кому рассказывали истории о плохом зеленом факультете, который не дружит с остальными. Но первое время девочка не придавала этому особого значения. Она училась, изучала школу, восхищалась тем, что теперь умеет. Ей были неинтересны все эти межфакультетские войны до какого-то определенного момента. Скорее всего, он настает у всех. Или у многих, ведь в конце концов практически каждый оказывается задействован в этом. Случайная стычка перерастает со временем в нечто большее, и вот ты уже имеешь с десяток врагов (конечно же, только слизеринцев) и сотню друзей, готовый поддержать тебя в этой войне.
Слизеринцев с метлами наперевес, Лиз увидела еще до того, как коснулась ногами земли. Это была не самая приятная встреча, но она могла закончиться вполне мирно, они могли просто разойтись. И разошлись бы, если бы на все была ее воля. Но, увы, у факультета зеленых были свои мысли на этот счет.
- Кто еще из нас ползать рожден. - Гаскойн фыркнула, оглядев кучку ребят, что заливались смехом от собственной "шутки". - Вы вообще знаете, как метлу то держать? - Лиз не знала и половины из этих остолопов, но некоторые все-таки были ей знакомы. И девушка, что сейчас стояла с абсолютно бесстрастным выражением лица, тоже.
- Смотрите-ка, ребята, кажется, она нарывается. - Они снова заржали. До ужаса омерзительно, надо сказать. А потом резко оседлали метла и взмыли в воздух. - Ну что, покажешь нам, как метла держать нужно?
- Что, все против одной? Ну да, о чем это я... - И хоть где-то на отголосках сознания кто-то поучительным тоном говорил, что стоит, пожалуй, просто уйти, Элизабет знала, что делать это не стоит. Если она сейчас уйдет, то даст им повод для дальнейших насмешек. Поэтому девушка взмыла в воздух вслед за слизеринцами, отметив, что никто и не подумал приземляться. Ну что ж, все так все. - Если я побеждаю, вы отваливаете навсегда. Если вдруг вы, то придумаете потом что-нибудь.
- Уж мы-то придумаем, не сомневайся. - Снова заржали. А Лиз и не сомневалась. - Три круга вокруг поля. Вперед! - И они тут же рванули с мест.

- Сомневаюсь, что вы выполните условие, но было приятно полетать, ребята. - Победа всегда поднимает настроение, особенно победа над такими, как они. И, вероятно, сейчас можно было уже и уйти, но что-то подсказывало, что это еще не конец для сегодняшних летных приключений.